Для Gegenda на зимний фест на замену

[Соня Сэш]

Название: «Чего хочет ветер однажды осенью на пути в Эльдорадо»

Автор: Соня Сэш

Фэндом: «Магазинчик ужасов»

Герои: папа Ди, софу Ди, оригинальный персонаж

Рейтинг: PG-13

 

Предупреждение: на замену на «Зимнийфест-2008-2009» для Gegenda. Вольное обращение с заявкой (честно хотела написать драббл, но Остапа понесло)))) ) Попытка написать серию из манги словами ))) Поэтому историчность – такая же, как в манге. То есть, никакой.

Заявка тут:

Ник автора: Gegenda
Хочу драббл:
С пейрингом: Софу, Ди Второй
Рейтинг: любой
Жанр: любой

(текст в комментах).

Comments

[Соня Сэш]

ЧЕГО ХОЧЕТ ВЕТЕР ОДНАЖДЫ ОСЕНЬЮ НА ПУТИ В ЭЛЬДОРАДО


Нормальным человеком следует считать индивидуума, обладающего хорошим аппетитом, высокой работоспособностью, выдержкой и практичностью… Это эгоистичное, уважающее любое проявление силы домашнее животное.

Чезаре Ломброзо


Если бы кто-нибудь имел удовольствие наблюдать за Сильфом со стороны, то вряд ли сумел бы толком описать его потом в полиции.
Вероятно, они бы вспомнили лишь высокого, широкоплечего мужчину средних лет в добротном темном пальто, который возвышался над телом, корчащимся от боли прямо посреди мертвого асфальта автобана неподалеку от Вильгельмсхафена. Спина у Сильфа была выжидающе прямой, а на лице застыла недоверчивая полуулыбка – словно он и сам не слишком верил в то, что происходит. И, несмотря на карту дорог ФРГ, торчащую из кармана пальто, и тщательно упрятанное во внутренний карман удостоверение репортера «Бильд» Акселя Рида, англичанина по происхождению, ни один случайно оказавшийся в сих безлюдных местах прохожий не определил бы по классическим чертам лица национальность или гражданство этого человека, словно принадлежавшего всем государствам сразу.
Из таких хорошо выходят шпионы, серийные убийцы, работающие под прикрытием полицейские – и репортеры.
Уж не говоря о том, что прохожий здорово рисковал бы присоединиться к судорожно извивающемуся возле ног Сильфа телу, поскольку во всех приличных детективах свидетелей преступления полагалось уничтожать безо всякого промедления. Еще всего несколько лет назад нацистская элита проделала это с тысячами человек – никто из наступавших союзников не должен был узнать о существовании «конвейера смерти». Мало кто догадывался и о том, что после уничтожения заключенных, зачастую уничтожались и те, кто мог стать живым свидетелем заметания следов, впрочем, оказавшегося безуспешным. По сравнению с этим убийство одного или даже нескольких человек не казалось таким уж страшным поступком.
К счастью, никого, кроме них двоих, вокруг не наблюдалось, но Сильфа все равно не оставляло напряжение - казалось, что сосредоточенный взгляд голубых глаз говорит о том, что их хозяин закономерно ожидает от жертвы какой-нибудь последней подлости. На самом деле, раненый был уже не опасен, а, стащив с его головы широкополую шляпу, Аксель с отвращением убедился, что под отросшей, грязной бородой скрывался совсем еще желторотый юнец. Наверняка из этих длинноволосых вонючек хиппи, новое и дурно пахнущее влияние Штатов. А может быть - просто безработный.
Вот он, ваш хваленый капитализм, содрогаясь от омерзения, мрачно подумал Сильф, если такие дети вынуждены шататься по дорогам без работы и дома. Вот она, ваша демократия: они встретились в одной и той же ночлежке для бедных, среди всякого отребья, просто им оказалось по пути. Аксель даже порадовался неожиданной компании, он не учел степени отчаяния случайного спутника - раз уж тот попытался пойти против взрослого человека в отличной форме. Правда, вряд ли он догадывался о спрятанном под пальто люггере родом еще с ныне разгромленного американцами завода в Цела-Мелис, который Сильф все еще сжимал в напряженной, вспотевшей ладони.
Сильф размышлял так долго отнюдь не из сострадания - после того, как пахнущий отчаянием тип пытался украсть у него кейс и почти это сделал, он заслуживал наказания. У Акселя не было возможности пополнить обойму - любой добропорядочный продавец оружия спросит про лицензию. И тогда придется заткнуть ему пасть – а это уже не каких-нибудь пара десятков марок. Вот же не повезло оказаться в бегах, имея при себе только личный кошелек и кредитную карточку, которую ему нельзя использовать, если он, конечно, не хочет иметь дело с представителями власти. Даже странно, что бродяжка схватился не за кошелек, а за кейс – деньги бы Сильф ему еще простил.
С другой стороны оставалась вероятность, что до того, как истечь кровью в придорожной канаве, полутруп успеет выболтать кому-нибудь о том, что случилось. Места здесь безлюдные, да и кто захочет жить в таком унылом месте, но Сильфу слишком долго везло – просто так, без особых причин - чтобы не думать, будто везение не может кончиться. Он снова поднял люггер, переждал недоуменное ворчание в пустом со вчерашнего дня (в этом они с наглым воришкой мало чем отличались) желудке и одним метким выстрелом в затылок успокоил раненого юнца навеки.
А высунувшуюся из-за пазухи потертого пальто, злобно рычащую, крохотную и покрытую уродливыми морщинами мордочку попросту проигнорировал – как известно, собаку нельзя допросить, так что из нее не выйдет хороший свидетель. Тратить еще одну пулю было бы действительно жаль. К тому же Аксель никогда не мог понять любви жителей этой страны к животным. Вернее, он мог бы ее понять, если бы она порой не доходила до обыкновенного маразма: ну и для чего, спрашивается, лепить на заднее стекло пеструю наклейку: «Осторожно, в машине собака!». Зачем об этом знать остальным водителям? И почему те же люди, которые с удовольствием выгуливают по городским клумбам такс на дорогих поводках, платя обременительные штрафы, зачастую ожесточенно, с применением силы добиваются послушания от собственных детей? Потому что в отличие от такс, детям своеволие не полагается?
Люди более жестоки, чем собаки, особенно такие маленькие. У нее хоть зубы-то есть? Но не стоять же дальше посреди серого, унылого осенью автобана только из-за того, что он понятия не имеет, откуда взялась эта глупая псина и что ему с ней делать?
-Это жизнь, дружок. Ничего не попишешь, - почти даже жалостливо заметил Сильф, а собака наградила его злобным рычанием. Тогда Аксель молча развернулся и зашагал вперед, стараясь не обращать внимания на левую брючину, становящуюся темной, и постепенно поднимавшуюся вверх по ноге боль. Юный воришка с лицом не первый день голодного человека умудрился всадить ему в ногу нож раньше, чем Сильф его пристрелил. Неглубоко, но довольно болезненно, к тому же ни бродяга, ни его оружие не выглядели сильно чистыми. Несмотря на рост и вес, Аксель был голоден и только что выдержал настоящую гонку, поэтому позволил сделать это с собой.
Со стороны их борьба за кейс, должно быть, напоминала схватку двух волков, не поделивших случайно найденную падаль. Хотя вряд ли юному хиппи было известно, что внутри, скорее, он просто рассчитывал поживиться чем-нибудь ценным.
А в результате потерял даже то, что у него оставалось – драгоценную, потому что единственную жизнь. Так же, как в годы войны ее теряли многие из тех, что оказывались в концлагерях и не сразу понимали, что, конечно, все равны перед лицом Господа, но некоторые – однозначно равнее других. И тупо перли на бетонную стену вместо того, чтобы просто попытаться ее обогнуть или как-нибудь просочиться.
Глупо, дорогие «херры», невероятно глупо. Глупо, фрау Вальраф. Глупо, мой маленький собачий дружок.
Ладонь Сильфа крепче сжала ручку кейса. Бледные от сдерживаемой боли губы, перестав улыбаться, сомкнулись в плотную полоску, пока он, прихрамывая, все шагал и шагал вперед, не обращая внимания на осенний ветер, который нагло пытался забраться под полы его темного, дорогого пальто.


Везение уже почти кончилось, когда в его холостяцкое логово удачливого писаки, внезапно, безо всякого предупреждения ворвалась полиция. Эти тупые бульдоги методично разнесли всю квартиру, а соседи, вероятно, даже и не подумали их осудить. Вечная любопытная свора с румяными щеками, торчащая под дверными глазками. Их толстые детки точь-в-точь напоминали отцов, – вот кого ему, приютскому выкормышу, на самом деле хотелось пристрелить, за беспрекословную готовность следовать раз и навсегда установленному порядку без единой мыслишки в голове.
Аксель отличался от них примерно так же, как полуволк, пусть и прирученный, отличается от домашних болонок. В редакции ему частенько говорили, что когда он действительно начинает работать, то цепляется зубами за информацию, как голодная овчарка, и тогда на него просто любо-дорого смотреть. И он всегда ровно, словно циркулем, очерчивал границу своего внутреннего мира, как если бы сперва давал окружающим понять, где она располагается, а после - спокойно жил в этом пространстве в полном одиночестве, никого и близко к себе не подпуская.

[Соня Сэш]

К счастью, в тот день он взял в редакции выходной и как раз вышел, чтобы глотнуть освежающего баварского пива в ресторанчике неподалеку, чья вывеска игриво, как случайная вечерняя женщина, гласила: « Дурака не валяли рыцари и монахи – они ели как Зевсы, и пили пиво, как Вакхи». А когда возвращался с ясной головой и не вполне послушными ногами (все могло бы сложиться куда хуже, если бы он чувствовал себя наоборот), фрау Вальраф из квартиры ниже предупредила его о визите «белых крыс» - так называли полицейских за протокольную белую форму, когда их самих не было поблизости.
Что касается пожилой фрау, то она одевалась так, словно только что побывала в модном магазине, и из ее квартиры целыми днями слышалась одна и та же французская (вероятно, трофейная) пластинка, которая утверждала: «Чуть-чуть от Гете, чуть-чуть от Бонапарта – такого мужа я жду не без азарта». Странная особа, одним словом. Пытаясь выяснить подробности, Аксель даже не подумал о словах благодарности, а соседка только пожала плечами, затянутыми во что-то невероятно дорогое и роскошное, меховое и с синими перьями:
«Вы же знаете этих бессовестных чинуш. Они убрались в свою крысиную нору, потому что наступил обеденный перерыв. Вам повезло, но, думаю, они вернуться ближе к ночи. Или устроят на вас засаду утром. Я бы посоветовала уходить как можно скорее, если вы, конечно, не хотите согреть к их приходу чай», - и проницательная фрау сделала то, о чем Аксель не мог вспоминать без внутренней дрожи.
Она разомкнула выкрашенные в яркий, словно помаду делали с примесью крови, цвет старые, истрескавшиеся губы и с жутковатым, контрастирующим с седыми волосами сладострастием облизнулась. Сильфа невольно передернуло:
«Почему вы пользуетесь косметикой, фрау Вальраф, в ваши-то годы?» - вырвалось у него, растерянного и оглушенного новостями – а он-то уже привык к спокойной размеренной жизни! Старушка только хихикнула, совсем как молодая девчонка в бесстыдных «мустангах» и возрасте, когда еще можно брыкаться, пытаясь уйти от вездесущих правил, и откровенно заметила:
«А когда еще жить? Раньше была война. А я хочу радоваться жизни, пока еще жива. Не знаю, что вы натворили, но вам рано в тюрьму. Вам ведь лет тридцать пять? Знаете, ваши годы я провела в Лихтенбурге, ожидая следствия, потом меня отправили в Дахау… А ведь мне полагалось петь и веселиться, как перелетная птичка. Думаю, у вас так оно и будет, если опять не натворите глупостей – помните, желания могут и погубить», - и она удалилась, напевая что-то про розу, которую следует сорвать, пока она не увяла.
И уставившемуся ей вслед изумленными глазами Акселю стало предельно ясно – он ей даже не нравился! Возможно, она чувствовала в нем железную хватку, за которую его так ценили в редколлегии. Фрау Вальраф предупредила его, хотя добротой ее слова даже не пахли. Сильф вообще сомневался, что люди хоть что-то делают из обычной доброты.
Просто с тех самых пор, как за ней однажды перед войной пришли люди в полицейских формах, ни на йоту не отступающие от циркуляров, веселая пожилая фрау сильно недолюбливала «белых крыс».


Остаток пути он проделал вместе с кочующим автобалаганом, предназначенным для того, чтобы разбивать в дребезги суету размерной бюргерской жизни в маленьких городках. Цепь фургончиков, в каждом из которых скрывался какой-нибудь фокус-покус, вроде переносного тира или лавки с воздушными шарами. Сильф хорошо знал такие автобалаганы – они монтировали за день-два целый городок с каруселями, комнатами смеха и ужаса, играми, лотереями и световой рекламой. Под оглушительную музыку жарили шипящие сосиски, пекли блины и каштаны – привлекали публику светом, шумом и запахом, чтобы как следует обобрать.
Водитель фургона, он же – опытный продавец веселья – всю дорогу болтал языком. Был он коренастым, все еще статным, с русыми вьющимися волосами и румяными от потребления баварского пива щеками. Подумав, Сильф решил, что у него есть дети – у таких всегда бывают дети. Интересно, а им он тоже дарит воздушные шары или же применяет рукоприкладство, чтобы добиться идеального послушания? Впрочем, наверное, первое - человек попался хороший, несмотря на его неприязненное отношение к репортерам.
-Подлая профессия, - заявил он прямо. – Убивать неугодных можно не только физически. Вы обходитесь без пуль и мин, но ничуть не лучше нацистов. Вы пугаете население терроризмом, безработицей и ростом преступности. Это как чертово колесо – чем больше вы об этом пишете, тем больше разжигаете аппетит преступников и отвлекаете обывателей от проблем. У вас нет ничего святого – не в обиду вам будет сказано, но чтобы быть репортером, нужно обладать определенной беспринципностью, если вы, конечно, не ведете светскую хронику.
-Ну, ветер всегда летит куда хочет, а до людей ему как-то нет дела, - пожал плечами Сильф и окинул задумчивым взглядом информационный щит. Какому-то напившемуся пивом местному примерещились косули, о чем настойчиво предупреждались все проезжающие мимо водители. И это – страна, уничтожавшая в свое время себе подобных тысячами с помощью позаимствованного у американца Форда метода! Нет, в чем-то он очень даже понимал незабвенную фрау Вальраф, благодаря которой все еще оставался на свободе. И еще Сильф до сих пор старался не вспоминать приют в насквозь гнилом местечке Боденвердер. Родина барона Мюнхаузена – апологета смешливого лицемерия и откровенного вранья.
Во всем - мерзкий городишко. Туманы там могли виснуть над улочками целыми зимними днями, скрывая от чувствительного взора среднего бюргера все самое паршивое, что только могло твориться в уставленных казарменными койками помещениях приюта…
Фургоны с автобалаганом свернули к Гетинбургу и высадили его прямо на дороге ближе к вечеру. Он не держал на них зла – им тоже приходилось спешить и как-то зарабатывать себе на жизнь. После того, как союзники ворвались в столицу, прошло уже семь лет. Но обе части Германии все еще не могли справиться с экономическим спадом, и их обитатели уже перестали надеяться на лучшее.
Две проигранные войны сделали свое гиблое дело – знаменитый немецкий дух, подаривший миру ницшеанского Заратустру и «Майн Кампф» был окончательно подорван обстоятельствами. Лично Акселя это не расстраивало ни капли. Его собственный дух не был сломлен и требовал ответа на конкретные вопросы: где взять новый паспорт, в каком месте лучше пересечь границу и как найти еду. У него было никаких причин рассчитывать на благосклонность Господа, но, как ни странно, ему продолжало везти даже теперь. Он сумел добраться до города самостоятельно, когда уже стемнело. Без особого труда нашел квартиру Хейнца, но ее хозяина не застал. Переговоры с консьержкой доказали всю пагубность решения добираться до Берлина – Хейнц не появлялся здесь уже около недели. А значит, у Сильфа по-прежнему не было ни нового паспорта, ни денег, чтобы покинуть город и эту чертову страну.
Но все же он считал, что ему страшно повезло: Хейнца вполне могли схватить – либо за подделку документов, либо за нацистское прошлое, а он сам – все еще на свободе. И даже то, что он упал в обморок – то ли от голода, то ли потому, что рана начала доставлять уже вполне серьезное неудобство - прямо перед дверьми в какую-то китайскую лавку, неожиданно сыграло ему на руку. Если бы он продолжал бесцельно блуждать по городским лабиринтам, то рано или поздно им бы могла заинтересоваться полиция.
И еще повезло, что, даже падая, он умудрился не выпустить из ладони свой небольшой черный кейс.


Сильф не сразу понял, что не ошибся в своих оптимистичных выводах, и судьба подкинула ему новую карту, которую еще предстоит разыграть.
Сначала он был просто доволен тем, что у него, наконец, появилась возможность передохнуть – путешествовать пешком через полстраны оказалось не так уж весело. Потом он был рад, что вынужденная диета прервалась, хотя предложенный ему ужин состоял только из отварного риса с гарниром из овощей, а ничем, кроме палочек, в этой лавке, кажется, и вовсе не пользовались.
Вдобавок он, наконец, смог посмотреться в зеркало – мужчина, который там отразился, выглядел вполне неплохо. Конечно, за эти несколько дней он похудел, но, несмотря на сосредоточенное выражение лица и слегка вымученную улыбку, чувствовалось, что он сохраняет самообладание, спокоен и в отличной форме.

[Соня Сэш]

И только насытившись, Сильф приступил к подробному осмотру помещения, куда занесла его лихая судьба. Как выяснилось, в лавке торговали животными, и все вокруг напоминало о востоке, будто специально завораживая посетителей – таинственные и чужие ароматы, витавшие в воздухе, расписанный цветами и птицами фарфор, тонкий цветной шелк, драпировавший углы, пестрые вазы, полные леденцов, корзинки со сладким печеньем и слабое, неверное освещение. Клетки с наброшенными на них бахромчатыми покрывалами. И среди всех этих ширмочек-тряпочек и бог знает чего еще Сильф так и не разглядел ни одного свидетельства о том, что двадцатый век уже перевалил за вторую половину.
Чересчур слащаво. Стало быть, либо нелегальный бордель, либо торговля наркотиками, либо он совсем растерял всю свою репортерскую хватку.
Ну и пусть. Зато здесь его накормили, а потом хозяин лавки принес мятный чай и поднос, буквально заваленный сладостями, от которых Акселя, который никогда не был большим любителем сладостей, едва не стошнило. Впрочем, он решил не вызывать лишних подозрений, а хозяин лавки – невысокий стройный азиат с ухоженным видом, непринужденными движениями, хорошей немецкой речью и улыбкой, полной загадочного, немотивированного дружелюбия - пожалуй, заслужил благодарность.
Немногие на его месте подобрали бы упавшего на улице под самыми витринами человека с целью привести в сознание, перевязать и накормить. Если честно, он и сам бы прошел мимо. Сильф смахнул со лба порядком отросшие светлые пряди, привычно улыбнулся навстречу едва слышному звуку шагов китайца своей ласковой и открытой улыбкой человека, которому нечего скрывать, и уже открыл рот – как вдруг понял, что сказать ему уже нечего.
Это был не китаец – а, судя по сходству, его дочь.
На вид девушке было не больше пятнадцати, и она казалась статуэткой, которую кто-то снял с каминной полки и оживил особым китайским волшебством. Словно фарфоровое лицо с кожей, лишь совсем немного отливающей ровной желтизной, словно глянцевитый атлас. Прямой, изящной формы нос, небольшой и яркий рот, ровные и белые зубки, но больше всего Сильфу понравились глаза – влажные, черные и блестящие, под изогнутыми по-восточному бровями и прикрытые выбившимися из косы мягкими темными прядями. Взгляд Акселя невольно оценивающе скользнул вниз по тонкой, изогнутой в пояснице фигурке, завернутой в темно-синюю шелковую блузу экзотического покроя с вышитыми веточками весенней вишни, - и надолго задержался на изящных девичьих икрах и щиколотках. Китаянка носила штаны из синей парчи, которые прилегали к ногам настолько сильно, что не скрывали ни одного соблазнительного изгиба.
Словом, перед Акселем была настоящая красота, от которой веяло дымкой экзотических стран, умиротворяющим ароматом курильниц и тонким вкусом пряностей.
Его сердце вдруг дрогнуло – после всех этих лет он уже и не думал, что в мире еще есть земли, где мирные жители сеют рис на своих нетронутых воронками взрывов полях. Что еще сохранились места, в которых между прекрасных пагод расхаживают люди в длинных чистых одеяниях и где бумажные змеи в виде громадных драконов и гигантских бабочек устроены так хитро, что при полете издают ястребиный клекот. Туда не добралась война с ее смрадом - неделикатной вонью портянок и свежих кишок. Там нет безработицы, не бывает взрывов на людных улицах, а люди не звереют из-за отсутствия денег, а также стабильности и надежды, и не начинают кидаться друг на друга, как дикие, опасные животные.
Только в таком мире могла родиться и вырасти эта неземная красота…
Сделав глубокий вдох и успокоившись, Аксель сообразил, что Китай тоже принимал участие в войне, а «неземная красота», скорее всего, приехала сюда позже, уже не в Германию, а в ФРГ - иначе сложно объяснить, как они с отцом пережили всеобщую волну ненависти к другим расам. Девушка была слишком сильно похожа на отца, чтобы оставались хоть какие-то сомнения в том, что она – будущая владелица лавки с нездешним ароматом курящихся благовоний. Сильф как-то сразу связал этот запах с нею, и, вероятно, поэтому он ему вдруг понравился.
Подумав, Аксель решил, что ему бы понравилась все, что с ней связано. Он отвел глаза, понимая, что и без того рассматривал девушку слишком долго - это уже становилось неприличным, к тому же пристальный взгляд с начинавшим разгораться жадным огоньком мог бы испугать это существо, еще почти ребенка. А ему почему-то очень не хотелось пугать это казавшееся хрупким существо… Впрочем, существо попалось явно не из пугливых – китаянка молча стояла рядом, опустив на стол поднос с новой порцией чая и парой блюдец со сладостями, и просто улыбалась чему-то своему.
И выражение лица у нее оставалось таинственно спокойным, что только подтвердило теорию Сильфа – их явно никто не пугал, а значит, войну они, скорее всего, пережидали где-нибудь в других местах. И только любопытство, притаившееся на самом дне влажных зрачков и в уголках таинственной улыбки, утвердило мужчину в решении предпринять попытку к более близкому знакомству.
-У чудес бывают имена? Если так, то оно должно быть очаровательным, – Аксель прикусил язык, но было поздно. Многолетняя привычка сработала надежно, как часы из той страны, куда он пытался добраться, хотя раньше он встречался с девушками совсем другого типа, которые зачастую уже давно не были девушками. К счастью, китаянка не обиделась. Он только легко качнула головой:
-Меня зовут Ди. Так же, как отца.
-И давно ты здесь живешь, фройлян Ди? – поинтересовался Сильф просто, чтобы что-нибудь спросить. На самом деле ему нравилось слушать ее голос – мягкий, ровный, пожалуй, чересчур монотонный, но так получалось даже сексуальнее… Аксель мысленно схватился за голову: ну вот, не успел он покинуть столицу, даже еще не ощутил себя в безопасности, а уже теряет голову от первой попавшейся смазливой девчонки. На какую-то секунду он вернулся в детство, которое у него было еще до Боденвердера и из которого помнил не так уж много: черный рисунок ковра, новенькие коричневые полуботинки – он гордился ими, соседская девчонка с мороженым в руках и еще мать, которая сразу говорила, что ему нужно быть осторожным, потому что для светловолосого и голубоглазого мальчика вряд ли будут существовать преграды на пути к женскому сердцу.
Интересно, что бы она сказала, если бы увидела новую избранницу сына? Жениться на китаянке, носящей шелковые блузы со стоячим воротничком? К тому же, какая может быть речь о женитьбе? Ей же отсилы пятнадцать лет! Да и в государственные органы по вполне понятным причинам путь временно заказан, а при попытке исповеди в церкви его проклянут еще скорее, чем это сделала бы мать.
А вот где бы он не отказался увидеть это похожее на восточную фарфоровую статуэтку, такое же красивое, как роспись тонкой кисточкой по шелку, существо – так это в своей постели и чтобы как можно ближе к телу… Тьфу ты, вот черт!
-Давно, - отозвалась девушка. Аксель зачарованно посмотрел на яркие, тонкие губы. Интересно, как целуются китайские девушки? И какие у нее груди, совершенно не видные под темно-синим, расписанным шелком? Наверное, в том, что он сейчас это думает, нет ничего предосудительного? Этого удовольствия он никогда не пробовал, хотя всегда предпочитал жить здесь и сейчас, а не терять необратимые дни. Кто знает, сколько их еще осталось и какой из выдохов станет его последним?
Жизнь вообще непредсказуема – раньше Сильф только посмеялся бы над мыслью, что может всерьез задуматься о возможности оказаться в одной постели с представителем низшей расы.
-Я серьезно - ты очень красивая, - сказал он со строгой ласковостью в голосе, а девушка кивнула без тени замешательства:
-Вы тоже… забавный. Например, почему вы не хотите поставить свой чемодан на пол? Или хотя бы получше спрятать пистолет, он виден под пальто?

[Соня Сэш]

-Будем считать, я к нему привык. А пистолет – сейчас опасно на дорогах. Могут попасться грабители или даже убийцы… Оружие не повредит, - Сильф чуть смущенно провел рукой по волосам, откидывая назад спутавшиеся пряди. Надо бы постричься, но денег на парикмахера у него, увы, не было – так же, как и на лишние пули.
Впрочем, легкая встрепанность ему даже шла – мать оказалась права, и вымахавший под два метра, спортивный, а потому мускулистый и загорелый Сильф никогда не жаловался на отсутствие женского внимания. Даже странно, что сейчас он вдруг принялся нервничать. Да, он признавал, что имеет дело с особенной девушкой, а не с теми игривыми фройлян, с которыми с удовольствием водился раньше. Аксель смутно помнил, что китайцы выращивают рис и живут где-то возле Японии, в стране, полной болот и зеленого бамбука. На этом его слабые познания в мировой географии заканчивались, и он совершенно не представлял, о чем еще с нею говорить. Положение спасла сама девушка: она внезапно обернулась, соблазнительно покачнув бедрами, и прямиком спросила:
-Отец, это наше новое животное? Где ты его купил? – Сильф нахмурился, поскольку заявление девушки весьма смахивало на издевательство. Хотя тон вроде был серьезным…
-Некоторые из них приходят сами, ты же знаешь, - снисходительно ответил, спускаясь по лестнице откуда-то со второго этажа (странно, а с фасада, выходящего на улицу, лавка казалась намного меньше), хозяин-китаец. Он был удивительно похож на дочь, только казался выше и обходился без черной косы аж до поясницы.
-Позаботься о нем и побудь рядом. Кажется, ему очень одиноко, - он остановился рядом с девушкой и жестом фокусника, вынимающего кролика из шляпы, протянул девушке нечто в сложенных лодочкой узких ладонях.
При ближайшем рассмотрении Аксель признал в «нечто» весьма странную псину – крохотную, из породы тех, чья отвратительная мордочка больше всего напоминает сморщенный лимон, вымокшую и какую-то облезлую. Шерсти на собаке было маловато от природы, должно быть поэтому она отчаянно дрожала, настороженно озиралась и сразу же попыталась забраться девушке в широкий рукав.
А при виде Сильфа злобно зарычала, сморщив морду еще больше. Мужчина облегченно выдохнул – значит, все-таки речь шла не о нем, а о псе. И насмешливо прищурился – все ясно, а ведь собака его узнала. Наверное, все еще оплакивает своего погибшего хозяина, хотя, с точки зрения Сильфа все было справедливо – нечего воровать кейсы у случайных попутчиков.
Что ж, как он уже говорил, животные – весьма ненадежные свидетели и не годятся к допросу.
-У нее вывихнута задняя лапа. Вероятно, бедняжке пришлось несладко, - заметил китаец, и ровный голос у него стал другим – кажется, в нем появились искренне теплые нотки. Сильф хмыкнул: похоже, он и впрямь любит животных больше, чем людей. Он, должно быть, и Акселя подобрал, потому что тот валялся в луже без сознания и здорово смахивал на нуждавшегося в помощи, потерявшегося большого зверя. Или просто – любит подбирать все, что валяется на дороге…
В любом случае, странный человек. А насчет показного дружелюбия – у Акселя вдруг появилось ощущение, будто китаец просто исполняет свою роль: играет ее хорошо, продуманно, выразительно и, кажется, охотно. И запах от курильниц у него тут странный. А вот дочь – красивая и смелая, вон, как бесстрашно пустила мерзкое создание в рукав без малейшего оттенка брезгливости на лице.
-Я назову ее Чуни… А этого я могу оставить? Он тоже ранен и нуждается в помощи, – она кивнула на Сильфа. Тот, никак не ожидая подобного поворота событий, вдруг почувствовал, что начинает отчаянно краснеть. Но не успел ничего сказать - китаец кинул на него неожиданно понимающий взгляд:
-Решать тому, кто привел. Но только если он сам захочет.
-Он захочет, - легко ответила девушка и тоже посмотрела на Акселя. Таким же смеющимся, самоуверенным взглядом.
Тот неожиданно почувствовал себя званым гостем на вечеринке двух людоедов. Вероятно, причиной этого чувства послужило то, что между хозяином лавки и его дочерью было такое пугающее сходство. Слишком даже для китайцев. А может, потому, что и девушка, и ее отец смотрели на него так загадочно, будто и впрямь размышляли, с какой подливой лучше подать к столу. И еще эта собака – как ни крути, она была невольной свидетельницей убийства. Прищурившись, Аксель решил, что женитьба, наверное, все-таки подождет.
-Я, пожалуй, не стану вас задерживать, - сказал он, поднимаясь. Рана неожиданно дала о себе знать легким и неприятным зудом. – Спасибо за обед, - он хотел добавить «и за бинты», но решил не привлекать лишнего внимания к этой щекотливой теме.
-Гостеприимство – это добродетель сына и мудрость предка, - ответил пословицей китаец с таким равнодушным дружелюбием, что Сильф ему не поверил. А девушка - ничуть не обиженно взмахнула длинными, как оперение птицы, ресницами. Аксель понял, что если сейчас не сделает шаг – то больше никогда не сможет уйти, словно его привязали к пестрым дверям лавки прочной и надежной веревкой.
В конце концов, это она вытащила его из той грязной лужи, в которую он умудрился вляпаться. Так он и думал – старший китаец, скорее, прошел бы мимо, чтобы на следующем повороте позаботиться о попавшей в беду собаке. Его дочь не была бы против, если б Сильф остался – в этом случайный гость лавки был уверен. Не уверен он был в другом: стоит ли подвергать ее и себя опасности? Местные стражи закона уже, должно быть, обнаружили мертвое тело с двумя пулями – в грудь и в лоб.
Последние станут искать профессионала, догадавшегося сделать контрольный выстрел с умелостью опытного военного. И, возможно, выйдут на него - с внутренней разведки станется сфабриковать какое-нибудь преступление. Например, свалить на него все нераскрытые убийства за последний год, чтобы подключить к поиску полицейских.
Если он выживет, то сможет вернуться – потом, когда уладит свои непростые дела и станет кем-нибудь другим. Не Акселем Ридом, и даже не Сильфом… В общем-то, все равно, кем.
Собравшись с мыслями, мужчина посмотрел на девушку. «Ты и правда уходишь? А как же торт, ты его не доел?» - спросил влажный, с легкой лукавинкой на дне взгляд. «Я вернусь» - мрачно пообещал одними глазами Сильф не то китаянке, не то – самому себе, отлично зная, что, скорее всего, врет.
Он сделал шаг по направлению к двери - и рухнул, как подкошенный, от пронзившей ногу острой боли.


На третий день Аксель был вынужден признать, что в лавке Ди-старшего творятся поистине чудесные вещи.
Во-первых, его нога вдруг начала заживать – на месте ранения уже стягивалась кожа, закрывая страшную гнойную дыру, грозившую сепсисом.
Во-вторых, их никто не беспокоил. Казалось, власти дали ему временную передышку или им просто не пришло в голову заглянуть в китайский квартал, в общем, здесь Сильф почему-то чувствовал себя в полной безопасности. К тому же люггер и кейс всегда были рядом с ним, и у него еще оставалось целых четыре пули.
А что такое телефон или телевизор, Ди-старший, скорее всего, вообще не знал.
В-третьих, его порядком удивляла Ди. Девушка почти все время проводила в комнате, куда его принесли, пока он был без сознания, – тоже оформленной в традиционном китайском стиле, с ярдами тончайшего шелка и рисунками больших бабочек на светлых стенах. Обычно она садилась рядом с постелью, сложив тонкие и гибкие руки на коленях, а он приподнимался на локте, стягивая покрывало до пояса и ненавязчиво демонстрируя мускулистый торс. Иногда Ди приносила с собой причудливый веер или крохотные ножницы, чтобы задумчиво вырезать из бумаги сложные фигуры, которые раскрывались затем в руках Акселя в миниатюрные розы или тюльпаны. И они тихо разговаривали – такой тон задавала китаянка, словно пыталась не беспокоить кого-то в соседней комнате. Уходила Ди только, чтобы, как она выражалась, приглядывать за животными. Сильф даже был готов поверить, что здесь действительно чем-то торгуют - иногда сквозь сон, требующийся для восстановления сил крепкого, но порядком измотанного организма, он слышал, как за стеной кто-то негромко ведет переговоры.
Но за все три дня он ни разу не видел ни продаваемых животных, ни других людей. Никого, кроме красавицы Ди и ее Чуни, который каждый раз высовывался из ее рукава очередной расшитой птицами и цветами блузы и злобно рычал – пес на дух не переносил Акселя, словно чувствовал в нем соперника или вспоминал те выстрелы на трассе. Мужчина охотно признавал в искренность бесполезной злобы, которую питала к нему лысая псина. Ему доставляло какое-то идиотское удовольствие насмешливо улыбаться в ответ на ее рычание, ехидно-ласковый взгляд Сильфа при этом говорил: «Ну-ну, дружок, и что ты сможешь мне сделать?».
Ну, и наконец, Акселя порядком удивлял он сам. День ото дня Ди казалась ему все привлекательнее. Сильф привык к ее сладковатым духам и чувствовал нарастающее возбуждение, лишь только уловив из-за плотно закрытой двери их слабый аромат. Он научился различать почти бесшумную поступь ее шагов в коридоре, слабый шорох нежного шелка, а когда она заходила, то любовался на длинные пальцы, всегда – с опасным маникюром, и яркие, красные губы на бледном, только слегка отливающим желтым лице, стараясь делать это не слишком открыто, чтобы не спугнуть призрак счастья.
Ему самому было трудно поверить, но факт оставался фактом - он хотел пятнадцатилетнюю китайскую девчонку больше, чем какую-либо из роскошных европейских женщин, попадавшихся на его сложном, но веселом жизненном пути. Иногда, лежа в теплой постели и наслаждаясь чувством безопасности, он посмеивался над собой – это надо же так влипнуть.

[Соня Сэш]

Единственное, что по-прежнему оставалось для него загадкой – это то, зачем Ди вообще приходит в его комнату, если она почти все время молчит, загадочно улыбается, только разглядывает его с уже привычной легкой лукавинкой на дне внимательных глаз, и спина у нее все такая же уверено-прямая. Аксель не предполагал, что кто-нибудь из низших рас мог обладать такой гордой, благородной осанкой. И ему очень хотелось бы знать, какой у нее размер груди, обхват талии, какие руки в том месте, где они все еще скрыты шелком, и спрятанные в аккуратные туфельки ступни. С каждым днем девушка нравилась ему все больше, и, наверное, даже хорошо, что она мало говорит.
Значит, и в постели болтать не будет. Его это вполне устраивало. Разумеется, он пробовал ее разговорить – но без толку. У китаянки это получилось гораздо лучше – Сильф сам не заметил, как выложил ей всю подноготную, исключая, разве что, военные годы.
О которых ему и самому вспоминать не хотелось.


-Почему вас называют Сильфом? Что это значит? – как-то спросила у него Ди, положив одну ладонь, сжимающую веер, на свое колено, а другую, расслабленную и изящную в запястье, – на постель в опасной близости от его обнаженной груди. Кажется, ей действительно было любопытно. «Я говорил ей, что меня называют Сильфом?» - удивился Аксель, но тут же решил не ломать над этим голову.
Может, и говорил - в присутствии Ди у него здорово развязывался язык, а мыслей в голове оставалось подозрительно мало. А те, которые оставались, становились вялыми, будто тонули в хмельном вине счастья. Поэтому он не стал особо задумываться:
-Есть такие духи воздуха - мужского пола, что-то вроде ветра. Меня прозвали так на работе – я репортер, и одно время сотрудничал со столичной прессой.
-Ветер? Какое странное прозвище, - Ди окинула его взглядом и удивленно подняла брови. – А вы не выглядите особенно хрупким. Почему им пришло в голову сравнить вас с ветром?
-Они говорили, это потому, что я всегда знаю, как не оказаться в непростой ситуации, - открыто улыбнулся Аксель. Эта улыбка всегда помогала ему, когда нужно было ответить на сложный вопрос. – Как ветер облетает препятствия. И еще, как ни прискорбно, кое-кто считал меня не слишком надежным. Завидовал, наверное, они так не умели, - он взъерошил светлые волосы и признался, даже не думая о том, к чему может привести подобная честность:
-Имеет смысл жить - только если живешь так, как сам того хочешь. Ветер летит туда, куда ему заблагорассудиться, не обращая ни на что внимания.
Выражение лица Ди со спокойной и уверенной полуулыбкой, как если бы это она считала всех европейцев неполноценной расой, ничуть не изменилось, когда она заметила:
-В Китае уважают ветер и даже говорят, что ветер и реки управляют долинами. Потому что реки падают водопадами сверху, а ветер обнимает сразу всех. Это называется «фэнлю» - «дух воздушного потока»… Но на вашем месте я бы не была столь самоуверенным. Вы не лучше и не хуже остальных. Ваша нация всегда получает то, что хочет, и неважно, каким способом. Даже если для этого придется залить мир кровью.
«Как она догадалась, что я немец, я же показывал ее отцу удостоверение с английским именем?» - Аксель не стал задерживаться и на этом вопросе. Будем считать, все китайцы умеют читать мысли. Неважно, гораздо важнее, что Ди разговаривает с ним и даже говорит вполне разумные вещи. То есть, она еще и умненькая. Он скосил на девушку повеселевшие голубые глаза:
-Я думаю, это нормально для всех наций, иначе не было бы мировых войн. Если стране не хватает ресурсов – она либо торгует, когда есть, чем, либо воюет, когда есть, кому. Последнее заодно спасает от перенаселения. Разве китайцы – не такие, как все люди?
-Не совсем, - девушка покачала головой, не переставая улыбаться. – У нас древняя страна, и мы не похожи на юнцов, пытающихся выяснить, кто сильнее, с применением кулаков.
-Да, я слышал, что на востоке все по-другому, - припомнил Сильф, подавив желание придвинуться ближе к холеной и, кажется, приятно пахнущей руке, так доверчиво лежавшей на кровати. Его тело плавилось от жажды активных действий, и он никак не мог понять – кажется ему или нет, что тело Ди, может быть, без ведома хозяйки, отвечает тем же, и между ними, что называется – «летят искры»?...
-Один знакомый старик рассказывал, что во время Первой Мировой их очень удивлял странный факт: когда они косили очередями из автоматов японцев, бегущих к ним с мечами наперевес. Он сказал, это было – все равно что пытаться давить клопов микроскопом, когда под рукой есть опрыскиватель. Микроскоп маленький и для такого простого действия - чересчур хитрый. К тому же клопов – слишком много, - задумчиво добавил Сильф. – Уже потом пленные объяснили им, что традиция есть традиция, и автомат – оружие простолюдинов. Вы, конечно, не совсем японцы...
Ди пожала плечами:
-Еще Хань-Ян Сюнь писал, что человек должен придерживаться только четырех жизненных принципов: добродетель, гуманность, справедливость и почтительность. Нужно жить своей жизнью и не претендовать на большее, чем тебе предначертано, так он считал.
«Из нее бы вышла послушная жена», - порадовался Аксель. В последнее время мысль о женитьбе возникала у него все чаще – жизнь без Ди уже представлялась невыносимой. Естественно, они никак не могут пожениться по европейским обычаям. Но он слышал, что у китайцев браки заключаются, во-первых, раньше, а во-вторых, очень часто - по договоренности родителей.
Если позвать старшего Ди и все объяснить, то девушка, верная традициям, не станет спорить. А если тот заупрямиться – придется принимать другие меры. Сильф улыбнулся девушке еще шире и всерьез подумал о люггере. Это вам не микроскоп, эта штука еще никого не подводила.
Особенно если стрелять в упор.
-Но поскольку я - не Хань-Ян Сюнь, то, думаю, вы правы, - вдруг сказала Ди, и в ее глазах мелькнул лукавый огонек. – Желание изменить природу ивы, погубив ее ради создания красивой чаши, вполне естественно. Как и – убийство людей ради справедливости… Да и шансов сделать это в вашем случае - куда больше.


Разумеется, сперва Сильф предпринял меры по рекогносцировке. В конце концов, он прекрасно знал, что хорошая разведка – основной фактор победы. К делу Аксель подошел осторожно, начав на следующий день со своей биографии и сильно рассчитывая на ответную откровенность.
-У меня была мать, она была чудесной женщиной и баловала меня, но умерла, когда мне было пятнадцать лет. И я оказался в приюте, - добавил он. Ди кивнула, покачнув длинной, тяжелой косой.
-И вы никогда не видели своего отца? – уточнила она не то, чтобы с интересом, но, по крайней мере, не возражая против этой темы. Аксель пожал плечами:
-Почему же? Мы увиделись уже потом, в самом конце войны, он сам нашел меня. И я прекрасно понимаю, почему он не мог сделать этого раньше. Так что я вовсе не в обиде…
-Это неправильно, - вдруг не согласилась девушка. – Если у вас есть отец – значит, он есть. Даже если по каким-то причинам он далеко, то и тогда не бросает ребенка. А по- другому – не бывает.
-Он и не бросал, - вступился за человека, которого толком и не знал, Аксель. Он устроился на подушках повыше и заложил руки за голову. Ди внимательно посмотрела на то, как поднялась, вдыхая пропитанный благовониями воздух, загорелая грудь, и Сильф с ликованием отметил в ее взгляде – теперь уже не поддельный интерес.

[Соня Сэш]

– Я всегда чувствовал, что он есть – только очень далеко, но каким-то образом все равно мне помогает, - объяснил он, стараясь, чтобы голос не слишком выдавал его радость. - Так получалось, что я все время оказывался в самых выигрышных положениях. Именно поэтому меня прозвали Сильфом, прозвище прицепилось и стало кочевать вместе со мной. Они просто не понимали, что происходит - в приюте я был таким же, как все, но меня одевали лучше всех и никогда пальцем не тронули, хотя время тогда было тяжелое, и кое-кто искренне удивлялся, почему нас нужно кормить. Но меня это не касалось – в моей тарелке всегда оказывались лучшие куски, я без особых проблем нашел себе работу и окончил институт, затем попал в одну из лучших берлинских клиник, потом – стал лечить весьма известных и влиятельных людей. Для сироты, не достигшего и тридцати лет, – не слишком ли быстрая и блестящая карьера? Я всегда подозревал, что это он заботится обо мне. По крайней мере, я сразу поставил на него – и не прогадал.
Ди слегка прищурилась под выбившимися из косы прядями – она уже не скрывала, что за мягкими и вкрадчивыми манерами послушной китайской девушки прячется острый и, пожалуй, даже сухой, ближе к мужскому, ум. А высунувшийся из расшитого, на сей раз - особо невероятными узорами, рукава Чуни ощерился и злобно рыкнул в сторону Сильфа. «Убийца!» - говорил ожесточенный взгляд пуговичных собачьих глаз. Аксель весело подмигнул псу и посмотрел на Ди, которая вдруг тихо, почти бесшумно рассмеялась:
-Вы же утверждали, что репортер, а теперь получается – врач, да еще и хороший.
-В институте меня называли «юным светилом». Правда, это было несколько лет назад, - не без гордости признался Сильф, а девушка улыбнулась:
-Чем дальше, тем забавнее слушать вашу историю. Получается, ваш отец занимает высокий пост?
-Занимал, - поправил ее Аксель. - А сразу после войны – он эмигрировал в Британию. Но перед тем, как уехать, отец сделал для меня нечто, чего я никогда не забуду. Ты спрашивала, почему я никогда не оставляю свой кейс и даже сейчас мы ночуем с ним в одной постели? То, что внутри него – память об отце и его любви.
-Так всегда и бывает. Даже если обстоятельства заставляют находиться далеко друг от друга, - ровным голосом сказала девушка и почему-то перестала улыбаться, словно задумавшись о чем-то своем.
А когда Ди не улыбалась, становилось видно, что глаза у нее – умные, насмешливые и полные знакомого Сильфу лучезарного безрассудства, которое он однажды внезапно разглядел в ее взгляде вместо лукавого и, увы, абсолютно лицемерного огонька и которое часто видел в прошлом в других глазах.
Опасных и ясных глазах людей, для которых чужая жизнь стоила не больше, чем ежевечерняя порция шнапса.
Что касается всего остального, то сейчас Сильф был убежден, что это - просто маска и привычка играть на публику. Порой взгляд китаянки казался таким опытным, что он даже боялся – а ну как однажды, в один прекрасный день она возьмет и расскажет ему правду? Теперь Аксель вовсе не был уверен, что ему действительно хочется это узнать… Впрочем, вскоре он сделал и другое, не менее потрясающее открытие: как бы ни было жаль прощаться с томным взглядом настоящей восточной женщины, но такой Ди нравилась Сильфу еще больше – как будто он интуитивно чувствовал в ней близкого себе человека. Он был уверен, что ей вполне хватит духу пристрелить кого-нибудь собственными холеными ручками, если тот вдруг покуситься на ее собственность
Если бы только уговорить ее уехать – из них вполне выйдут отличные Бонни и Клайд! Аксель ухмыльнулся при мысли: и как только Чуни не понимает, что его хозяйка и тот, кто прикончил его бывшего хозяина на трассе – два сапога пара? После немецких овчарок, столь любимых командованием концентрационных лагерей, Сильф всегда считал собак – исключительно умными существами, но, оказывается, даже они могу ошибаться.
-Твой отец тоже заботиться о тебе? – вспомнил свою миссию Аксель, поворачиваясь лицом к девушке. Сейчас главное – широкая, невинная улыбка, которой он сам бы поверил, если бы не знал себя лучше. Китаянка вновь загадочно усмехнулась самыми уголками ярких губ:
-Да, разумеется. В нашей семье не принято бросать детей на произвол судьбы.
-И ты сильно его любишь? – продолжил атаку Сильф. Ди взглянула на него с легким удивлением и ответила, кажется, даже с досадой:
-Нельзя не любить того, кто часть тебя – единая плоть, единая кровь, единая цель. Мы понимаем друг друга так, как если бы были двумя цветками с одной ветки. С самого детства я знаю, что он – всегда рядом. А когда мы делаем общее дело, то, кажется, наши лепестки дрожат и качаются одновременно. Эту связь порвать невозможно, хотя иногда от нее начинаешь уставать…
«Бред какой-то… Постой, она только что намекнула, что они спят вместе?!» - Акселя передернуло от этой мысли. Он ошарашено уставился на девушку, сохранявшую привычную невозмутимость. Нет, это было бы слишком даже для китайцев! Во всяком случае, уж лучше думать так, чем взять люггер и немедленно прострелить одному азитскому засранцу черноволосую башку. Китаянка почему-то негромко хмыкнула, улыбаясь, и Сильф, с трудом подавив вспышку ревности, все-таки решился:
-А я мог бы сорвать тебя с ветки… то есть, ты бы могла уехать со мной в Швейцарию, если бы он согласился?
-Швейцария?… Не знаю, - с сомнением отозвалась девушка. – У меня есть обязательства. Но я могла бы попробовать поговорить с ним об этом.
-Лучше я сам, - мысленно Сильф добавил: «И мой люггер за компанию». Он закрыл глаза, переждал стук сердца и понял, что если хочет добиться от этой загадочной восточной красавицы хоть чего-нибудь толкового, то действовать следует - прямо сейчас, пока она так неожиданно стала с ним откровенной
-Если хочешь, мы можем пожениться. Я бы вернулся в науку, а ты могла бы учиться – вообще-то, это секрет, но у меня хватает денег. Советую выбирать медфак, медицина – будущее человечества. Еще во время войны мы могли творить с человеческим телом чудеса, - Сильф и сам понимал, что несет чушь, но ему уже было не остановиться.
И тогда под взбешенное рычание Чуни он сделал то, о чем так давно мечтал – провел тыльной стороной руки по теплой узкой скуле.
-Будущее человечества? Занятно, – эхом откликнулась девушка, и ее глаза внезапно мечтательно, даже трогательно прищурились. Яркие губы разомкнулись, допуская на свою территорию человека, который, вдохновленный успехом, тут же предпринял отчаянную попытку укрепиться на завоеванном пространстве. Стратегией здесь, впрочем, и не пахло – просто сильные руки сами собой легли на тонкую, укутанную в нежнейший шелк талию и, не встретив сопротивления, притянули ее ближе к возбужденно дышащему, пахнущему мужским потом телу.
Сердце Акселя лихорадочно заходилось от сладкого предчувствия, а голос Ди был томным и монотонным одновременно.
-Сомневаюсь, что у человечества есть будущее, – напоследок заметила она и, наконец, позволила Сильфу себя поцеловать.


То, что Ди-старший принялся ставить условия, ничуть не удивило Акселя. Чего еще ожидать от представителей нации, которая юлит чаще, чем говорит открыто, и никогда не говорит правду полностью?
Гораздо больше его удивило само условие.
-То есть, я должен всего лишь переночевать в этой комнате? – Сильф встряхнул волосами, рассыпавшимися на отдельные светлые пряди. – Я не ослышался? Это какая-то традиция? Или вы что-то от меня скрываете? – голубые глаза подозрительно прищурились, и Сильф вновь подумал о люггере.

[Соня Сэш]

Скорее, традиция, - остался спокойным китаец. Он вообще всегда оставался чересчур спокойным. – Но должен предупредить, это - не совсем обычная комната. Тот, кто заходит туда, не выходит с пустыми руками. И тогда - власть над миром, любовь или несметные богатства – любое ваше желание исполниться, даже если вы захотите обрести бессмертие или вечную молодость.
Сильф внимательно посмотрел ему в лицо – такое же бледное, как у дочери, с правильными, хоть и восточными, красивыми чертами и влажными, спокойными, даже добрыми глазами. Он казался дружелюбным и совсем не опасным, но что-то в нем Акселю смутно не нравилось. Вероятно, здесь работало репортерское чутье – или чутье ветра перед неожиданной преградой, которую предстоит обогнуть с легким сердцем. Мужчина недоверчиво уточнил:
-Вы же меня совсем не знаете! И вы так просто отдадите мне своего ребенка, хотя знакомы со мной всего три дня?
-А почему нет? – безмятежно отозвался китаец. – Моему ребенку вы явно понравились. Даже если вы увезете его отсюда, думаю, не случиться ничего страшного… С ребенком, по крайней мере. А вот вам я бы советовал быть осторожнее, мое дитя очень похоже на меня в молодости. К сожалению, дети не всегда берут у родителей самое лучшее, - вздохнул он с притворной (Аксель готов был в этом поклясться) печалью в бесстрастном, словно напрочь лишенном эмоций голосе.
-С чего вы решили, что я собираюсь ее увезти? – Сильф нахмурился. Они и правда мысли читают? Девушка не вызывала у него чувства опасности – да и вообще, в ее присутствии мозги становились мягкими, как топленый воск, от совершенно другого чувства. Но взрослый китаец, одетый так, как не стал бы одеваться ни один уважающий себя европеец, и ведущий себя вполне мило, все же заставлял его сидеть на кровати с напряженной спиной и внимательно щурить голубые глаза.
И вообще, если бы не Ди – мечта всей его жизни и его единственная любовь после себя самого – Сильф, пожалуй, предпочел бы как можно скорее убраться из этой чудной лавки. Несмотря на люггер и уверенность в том, что готов отдать многое, чтобы добраться до Швейцарии живым и здоровым.
Впрочем, это было неважно. Самое главное – официальное согласие получено и теперь осталось только уговорить девушку. Почему-то Сильфу казалось, что он с легкостью справиться с этой частью плана. На секунду ему всерьез стало любопытно: что китаец стал бы делать, если б он просто уехал, прихватив хорошенькую дочурку с собой? Вероятнее всего, обратился бы в полицию. А полиция – это то, что нужно Акселю в самую последнюю очередь.
Да и сейчас - глупо оставлять в живых свидетеля, который видел его лицо. Но ведь малышка расстроится, а ему бы очень этого не хотелось. «И все-таки я влюблен, - нежно усмехнулся про себя Сильф. – Как по-идиотски!».
-Это было бы вполне нормальным желанием для того, кто привык брать то, что ему требуется, любым способом, - старший Ди улыбнулся, и эта улыбка была бы очень похожа на ту, которая так оживляла губы его дочери, если бы не показалась Сильфу более злой, несмотря на показное дружелюбие.
Злой – и невыносимо спокойной.
Так вот откуда у малышки Ди эти странные рассуждения по поводу рас и их обычаев! Похоже, ее отец не вынес приятных эмоций от проживания в разделенной надвое Германии. Сильф часто сталкивался с обозленными людьми в Готтесцелле и знал разницу между теми, кто прибыл в концлагерь недавно, и теми, кто находился там уже давно. Если первые все еще горели на пламени ярости, и их нужно было сломать, то у вторых, казалось бы – уже давно сломанных и смирившихся, пропущенные через горнило страстного желания отомстить эмоции становились ледяными, острыми и смертоносными.
Эти не останавливались ни перед чем. Сильф хорошо помнил, как отрывали одного такого от горла охранника, которого тот подкараулил однажды в одиночестве где-то в районе лабораторий. Охраннику не помог даже автомат. Впрочем, и того, кого он презрительно называл «бревно», оторвали тоже уже мертвого. Не выдержало сердце, но и умирая, он не хотел отпускать рук. А глаза у худого, как доска, жалкого старика мерцали светом мрачной, спокойной, уверенной в себе ярости.
Это, пожалуй, было даже красиво – и страшно, потому что такую месть не остановишь обычной пулей.
Аксель не знал и знать не хотел, за что и кому мстит этот странный китаец. Он знал, что нужно сделать ему - наверное, придется любыми способами достать автомобиль. И когда они уже будут уезжать, он оставит Ди в машине и под каким-нибудь предлогом вернется в дом.
Одна пуля. Или две. Вроде бы ничего сложного. Но нехорошее предчувствие заставило его уточнить:
-Вы считаете, что, узнав пару-другую немцев, узнаете всех? Нельзя судить о целом народе по отдельным представителям. Я никогда не считал, что нужно истреблять другие расы. Это просто глупый фанатизм, достаточно обезопасить себя от некоторых и жить спокойно… К тому же я британец, хоть и живу здесь, - вспомнил Аксель и подумал, что одной пули будет достаточно.
Только целиться надо лучше, иначе опять придется делать контрольный выстрел, и убийство вполне могут связать с трупом воришки на трассе.
-А я и не имею в виду немцев. Не только их, - заметил китаец. Помолчал, склонив голову и словно задумавшись, как это иногда делала Ди. А потом задумчиво добавил:
–Все люди одинаковы – они плачут, смеются или злятся, только делают это из-за разных вещей. В основном, из-за самих себя. Их всех можно заставить смеяться, злится или плакать. Людям не всегда это удается. Вы меня опасаетесь, мистер Рид? И вряд ли когда-нибудь станете мне доверять, хотя я еще ничего не успел вам сделать. Потому что вы знаете, насколько люди ненадежны. А домашние животные с этим прекрасно справляются - они умеют вызывать ответные чувства. Того, кого любишь, - уже не боишься. Я прав?
Сильф молча, застывшим взглядом голубых глаз смотрел на него – теперь слишком уж прямолинейно, хотя и непонятно. Черт их знает, этих китайцев.
А еще его просто распирало от желания рассказать о собаках. Больших, серых овчарках из концлагеря Готтесцелль, которые так скрашивали жизнь охраны и заключенных. Но, разумеется, он не стал этого говорить. Вместо этого Сильф, сделав над собой усилие, – разговор приобретал странный, не вполне ясный оттенок – был вынужден признать:
-Отчасти вы правы. Многие люди не любят других людей, но обожают, к примеру, своего ручного кролика. Вы поэтому стали торговать домашними животными?
-Именно. От кролика трудно ждать предательства, к тому же он, согласитесь, забавный. А вот от людей – можно ожидать всякого. Да и забавными они бывают далеко не всегда… Приношу свои извинения, если вдруг вас обидел, - ответил Ди-старший. – Как только вы сможете ходить, я отведу вас в ту комнату…
-Надеюсь, там не будет тигра? Впрочем, я готов. Моя нога в порядке, - прервал его Аксель. Его сердце неожиданно дрогнуло при мысли о том, что уже через день он сможет обнять китаянку и снова почувствовать вкус ее губ. Они сладкие, как первые яблоки… Сильф чувствовал, что счастлив настолько, что впервые за долгое время – с самого Готтесцеля или даже раньше, со времен приюта – готов разрыдаться.
-Можно идти прямо сейчас.
-Фраза о том, что терпение – добродетель, принадлежит не вам, я угадал? - улыбнулся китаец. Сильф ни на секунду не поверил в его улыбку – теплую и одновременно равнодушную, словно его вопросы и замечания вызваны отнюдь не интересом к происходящему, не говоря уж о личном мнении. Скорее, они свидетельствовали о том, что происходит что-то очень обычное, само собой разумеющееся, вроде процедуры приема у врача. Впрочем, веря своему чутью, Аксель все же внимательно прислушался к тому, что пытались до него донести:
-Полежите еще денек, иначе вам может быть трудно. Завтра Ди не будет дома, так что у вас есть возможность хорошенько отоспаться. И я бы очень посоветовал этим заняться, - признался старший Ди. - Честно говоря, я и сам представления не имею, с чем вам придется столкнуться, но что бы это ни было - наверное, лучше, если вы будете хорошо держаться на обеих ногах.


Он действительно неплохо выспался – спал почти сутки и был разбужен уже вечером, поэтому первую часть их пути благополучно пропустил, пытаясь перестать зевать. Тем более, что старший Ди вел его молча, казалось, даже не дыша, а вокруг них стояла – подозрительно благоговейна тишина. Наконец, азиат на ходу склонил голову, словно здороваясь с кем-то невидимым, и тихо объявил:
-Сюда. Осталось совсем недолго…

[Соня Сэш]

Словно очнувшись, Аксель огляделся. Он впервые попал за пределы комнаты, куда его принесли, пока он был в обмороке. Честно говоря, он не ожидал увидеть того, что увидел – коридор оказался почти бесконечным, а дверей в нем было столько, что заблудилась бы даже Алиса. Впрочем, возможно, во всем была виновата гусеница с ее галлюциногенными грибами. Он следовал за бесшумно двигающимся китайцем, чуть прихрамывая на левую ногу, и от нечего делать разглядывал огромные китайские фонари, практически ничего не освещавшие, кроме того, куда делать следующий шаг. Перед одной из дверей Ди остановился.
-Здесь вам предстоит провести ночь, - ровно произнес он, оборачиваясь. Взгляд китайца был странно задумчивым, как будто его привычная маска была водой, по которой вдруг побежали еле заметные волны. Казалось, он колеблется, но потом все-таки спросил:
-Вы уверены в своих желаниях? Боюсь, Ди огорчится, если с вами что-нибудь случиться.
-Значит, со мной все-таки может что-нибудь случится? – Сильф мрачно фыркнул, машинально встрепав светлые волосы пятерней. Так он и знал, либо глупая игра, либо – ловкая западня. Может быть, у них в Китае принято готовить блюда из человечины?
В общем-то, это ничего не меняет: если такова цена за прекрасную Ди – он сумеет постоять за свое счастье. Он еще никогда не был так уверен в том, чего хочет, - разве что в детстве, когда он страстно желал хоть раз встретить загадочного и явно существующего отца.
А уж если ветер чего-то действительно хочет – бури не миновать. Аксель машинально засунул свободную руку в карман и погладил холодный ствол люггера. Судя по тому, что его не обыскали и пистолет с кейсом все еще при нем, ему ничего не грозит. Но припугнуть китайца все равно стоило, и при этой мысли Сильф почему-то развеселился.
-Послушайте, - широко и ласково улыбнулся он, поворачиваясь и почти вплотную подходя к Ди-старшему, который вежливо приподнял голову, рассматривая его снизу вверх.
-Я вам уже говорил и скажу еще раз. У меня достаточно денег, чтобы обеспечить Ди всем, что она пожелает. Нужно только добраться до Швейцарии или любой цивилизованной страны, где не хозяйничают эти американские ублюдки. И тогда у меня будет власть – потому что этим миром правят деньги. Что касается вечной молодости, то я не верю в сказки. Быть бессмертным – было бы чересчур ужасно. Так что все, чего я хочу – это ваша дочь.
-Тогда открывайте, на эту ночь комната ваша, - китаец сделал шаг назад, освобождая проход. С напрягшейся спиной Сильф взялся за холодную, резную ручку, рывком повернул ее и разочарованно вздохнул.
-Господи, а я-то уже поверил! А вы, оказывается, шутник… Хотя, постойте, - он наклонился, прищурившись и внимательно рассматривая замок на больших узорчатых дверях. – Что за черт?
-Вы знаете, как ее открыть? – раздался за его спиной голос Ди-старшего. Тихий и какой-то торжественно-спокойный. – Значит, я не ошибся. Вам именно сюда и именно сегодня.
-Это тоже шутка? Признаюсь, я ценю ваше чувство юмора, но не совсем понимаю, откуда вы… – Аксель обернулся и растерянно замолчал. Китайца не было и в помине, а во всем коридоре горел единственный фонарь – над его дверью. Вернее, над той дверью, куда ему, судя по всему, предстояло войти - потому что если он захочет вернуться, то непременно заблудится в этом лабиринте. И как после этого прикажете верить китайцам – гнилая же нация…
Не видя другого выхода, Аксель наклонился и аккуратно поставил кейс на землю. Щелкнула, открываясь под набранным кодом, хитрая и холодная на ощупь железная застежка. Не без внутреннего трепета Сильф вынул из специального отсека сокровенный ключ – на вид вроде обычный, но чересчур уж многогранный, как будто предназначенный для особенной двери. Естественно, совсем не для этой - Аксель был уверен, что ему снится какой-то странный и запутанный сон, навеянный благовониями. Наверняка, такими же галлюциногенными, как наркотик в кальяне у толстой гусеницы, с которой имела честь повстречаться девочка по имени Алиса - большая любительница лабиринтов.
А как иначе объяснить, что ключ к одной из комнат-сейфов швейцарского банка неожиданно подошел к двери в коридоре непонятной китайской лавки, где торгуют невидимыми животными?
Сон – это не так страшно, снов Сильф не боялся – потому что знал, что не доверять надо людям, а не снам. Но на всякий случай все же начал двигаться очень осторожно, сильно подозревая подвох и держа наготове люггер. Войдя, он застыл возле косяка, озираясь вокруг напряженными, блестящими в полутьме зрачками.
Комната как комната, разве что с восточными мотивами – полутемная, с причудливыми тенями и глупыми ширмочками, которые ясно говорили о том, что здесь не меняли обстановку со времен средневековья. От сладкой курильницы исходил знакомый, экзотический аромат. И опять – надоевший шелк, на этот раз – расписанный затейливыми, ни на что не похожими загогулинами, в окружении которых на стене напротив двери возлежал огромный, почти как живой дракон. Кстати говоря, комната оказалась не такая уж большая, как он почему-то ожидал. Акселю с его габаритами было бы трудновато развернуться, вздумай он здесь жить, хотя для Ди-старшего, такого же тонкого и хрупкого, как его дочь, вероятно, в самый раз. Словом, ничего особо опасного Сильф не углядел и странным образом почувствовал себя разочарованным. Вздохнув, он пробормотал:
-Похоже, люггера не понадобиться, - после чего вошел в комнату, не забыв вынуть из скважины драгоценный ключ, бесшумно притворив дверь за собой и очутившись в глухой и какой-то вязкой тишине. Подошел к кровати - неожиданно вовсе не восточной, а вполне подходящей для аристократических спален – с огромным и роскошным балдахином. Белье на проверку оказалось черным и атласным. «Ну, прямо бордель какой-то», - фыркнул про себя Сильф, и тут же странное ощущение заставило его нахмуриться.
В этом месте все же было что-то неправильное, неуместное… или, наоборот, не было…Он огляделся в поисках источника опасности, а когда нашел, то чуть от души не рассмеялся вслух.
Точно - здесь нет ни одного окна. Вероятно, чтобы дым курильниц не выветривался, продолжая свое пагубное воздействие на мозги. И что же будет дальше?
-Если это не вампиры, то я – китаец, - рассеянно признался себе Аксель, пробуя кровать ладонями. Кровать оказалась не только роскошной, но и очень мягкой, а поскольку он был один, то позволил себе расслабиться, рухнув на нее и сладко потянувшись до хруста в позвонках спины. Люггер, правда, он при этом предусмотрительно положил рядом, на расстоянии вытянутой руки – на всякий случай, хотя все это – и исчезновение Ди-старшего, и зловещая комната, и вампирья обстановка, и подсыпанный в благовония наркотик - жутко смахивало на дурную шутку.

[Соня Сэш]

Сильф прикрыл лицо согнутой в локте рукой и понял, что веки становятся тяжелыми и ленивыми, словно уже и не желали открываться. Ну и хорошо, пусть этот тип пока развлекается, сколько вздумается. Завтра он уже не будет развлекаться – с дыркой во лбу это будет трудновато.
Ди уедет с ним в Швейцарию, где их ждет долгое семейное счастье, а пока - есть время подремать и подумать, как выбраться из страны, никем не замеченным.


Он запомнил их очень хорошо - это были большие, просто огромные, серые и идеально натренированные овчарки.
По приказу охраны они без единого звука – лаять они, как и их предки-волки, попросту не умели - кидались на застывших в столбняке заключенных, чтобы рвать их обнаженные, замерзшие тела зубами. И пока они это делали, поодаль сидел, опустив ноги в приготовленную яму, совсем еще молодой охранник. Между по-юношески нежных губ у него была залихватски зажата самокрутка, на коленях лежал автомат, и в безмятежных глазах билось лучезарное, циничное и прогрессирующее сумасшествие. Если после казни кто-то продолжал стонать или шевелиться, он обрывал чужие мучения автоматной очередью с такой же глупой, чуть уставшей улыбкой на губах.
Его овчарка уже лежала в это время рядом с ним, высунув язык и тоже улыбаясь всей своей окровавленной мордой. Взгляды, которыми они порой обменивались с хозяином, говорили если не об искренней любви, то – о верном и честном партнерстве. А Сильф, проходя мимо, не мог не содрогнуться от отвращения – и к животному, и к его хозяину. Содрогнуться – потому что сам он старался не причинять своим «пациентам» лишней боли, хотя порою случалось всякое…
Впрочем, ради справедливости следовало признать, что овчарки были всего лишь послушными исполнителями. А приказы – отдавали люди, которые были ничем не лучше животных. По крайней мере, в сорок втором Сильф уже не замечал между теми и другими никакой разницы.
Они все были слегка не в своем уме в том странном и суетливом сорок втором – и он сам, и другие врачи, и тот юноша с овчаркой, и остальные охранники, распевавшие «Стрелка» и «Марию на лужайке» после двухсот грамм шнапса, и их привыкшие к человеческой крови собаки-потомки серых волчиц, порой резвившиеся на площадке перед лабораториями, как щенки, и прибывающие в Готтесцелль заключенные, и приезжавшие с проверкой высокие чины в черных мундирах, и даже сам фюрер…
Услышав шорох и неожиданно вынырнув из полудремы, Аксель широко распахнул голубые глаза и быстро перекатился на бок, в то время как его ладонь уже нащупывала холодный, соскучившийся по теплу живой кожи люггер. И крупно просчитался – в прошлое время такой просчет мог стоить ему жизни: когда он резко развернулся, чтобы направить оружие в направлении шороха, то не сразу сумел сконцентрировать взгляда на чем-либо, кроме ярко блеснувшего в неверном свете железного ствола. Невольно зажмурив глаза, Аксель переждал пару секунд, а когда ему удалось овладеть зрением, то он едва не задохнулся от неожиданного, сладкого приступа чувств – какое счастье, что он не додумался сразу выстрелить, как этого хотели и люггер, и его собственный палец, и хваленая репортерская интуиция!
Потому что, распахнув глаза во второй раз, Сильф совершенно четко увидел – Ди, спокойно стоящую прямо напротив кровати.
На лице девушки была улыбка, которая могла означать что угодно – от любви до ненависти. Ее появление, мягко говоря, несколько шокировало Акселя, признаться, ожидавшего чего угодного, но только не этого. Неужели и впрямь нелегальный бордель, где клиентам поставляют за большие деньги юных восточных девочек? Это многое объясняло – и разговоры за стеной, которые он слышал, пока отлеживался в постели после ножевого ранения, и то, что он до сих пор не видел ни одного животного, кроме отвратительной лысой собаки, вечно шпионящей за ним из рукава Ди, и то, что сама китаянка так загадочно молчала, когда он пытался расспрашивать ее о прошлом…
Или от наркотиков у него уже начались видения? Сильф пару раз моргнул, отгоняя наваждение, а когда оно не пожелало отгоняться – медленно и плотоядно улыбнулся. Да какая, в общем-то, разница, чем занималась Ди в прошлом? Она и сейчас была все такая же красивая, словно статуэтка, закутанная уже даже не в блузу и не в халат, а во что-то вроде обернутого возле талии покрывала. Небрежно брошенная на пол остальная одежда лежала возле ее ног, в светлом шелке что-то барахталось, вероятно, это был вездесущий Чуни. Вдруг Аксель понял, что он не в силах опустить глаза ниже по-восточному тонкого и почему-то насмешливого лица, а его лицо медленно заливает краска.
Ничего себе, оказывается после стольких лет на службе Третьего рейха, когда обнаженное женское тело перестало вызывать у него что-либо кроме омерзения, и послевоенных репортерских подвигов со случайными попутчицами в бесконечных командировках, он еще не разучился краснеть!...
-Что ты здесь делаешь? – наконец, почему-то шепотом поинтересовался Сильф. Собственный голос показался ему хриплым и невнятным, а Ди неожиданно язвительно заметила:
-Значит, это и есть – ваше самое сокровенное желание? Увы, к сожалению, вы не так уж оригинальны.
-Ну да, - невпопад сказал Аксель, попытался прокашляться, но у него не вышло. – Ты… так ты…
-Мальчик. Не девочка, болван, - спокойно сказала Ди, не переставая загадочно улыбаться, и губы у нее были все такие же яркие и соблазнительные. – Ну и что мы теперь будем делать? – с явным подвохом в голосе спросила она. Сильф отмахнулся, машинально опуская «люггер».
-Да это не важно, ты такая… Постой, ты – кто?!
Вместо ответа Ди развела руками, чтобы дать Сильфу возможность полюбоваться открывшимся видом. Бледное, почти белое, захватывающе тонкое и идеально гладкое, но явно и откровенно мужское тело – вернее, тело будущего мужчины, словно издеваясь, изогнулось в бедрах. Аксель почувствовал, как морковный оттенок на его лице сменяется на багровый, словно в комнате стало очень жарко.
Что за дурацкие шутки? В какое дерьмо он вляпался на этот раз? Предупреждала же мамочка – погубят его собственные желания…
Кстати, насчет желаний. Ах вот значит, что имел в виду Ди-старший, когда спрашивал, насколько он в них уверен? Мало того, что связался с китайцами, так еще и влип в гомосексуальную историю! Лавры некоторых личностей из СС покоя не дают! Аксель до боли стиснул зубы, садясь на кровати, а рука с люггером сама собой начала машинально подниматься - пока ствол вновь не оказался на уровне груди молодого китайца, который наклонил голову, словно ему было очень интересно, что произойдет дальше.
-И ты правда меня убьешь? – с невыразимой грустью в ровном голосе спросил он, и пальцы Сильфа дрогнули.
Никакого опасного огонька - такие печальные глаза со спрятавшейся на самом дне лукавинкой. И одновременно – такая загадочная, словно приглашающая усмешка. Черные, как ночь над Готтесцеллем, распущенные по плечам мягким шелковым покрывалом волосы. Кажется, даже фосфорически светящаяся в полутьме кожа.
Сильф понял: что-то происходит.
Что-то очень странное. О чем, наверное, знали только некоторые личности из СС. Аксель осознал это, когда положил ладонь на черноволосую макушку азиатского юноши, притягивая его к себе и начиная перебирать свободной рукой глянцевито блестящие пряди, которые ласкались к пальцам так, словно были заранее наэлектризованы. Чувство, испытанное им в этот момент, Сильф вряд ли бы сумел описать словами – и вряд ли бы стал пытаться это делать. И тем не менее, оно не уходило, тем более, что Ди сам чуть повернул голову набок, чтобы Акселю было удобнее, оставив в покое волосы, прикоснуться подушечками пальцев к шее, убедившись, что она - теплая, напряженная и, судя по пульсирующей жилке, явно живая. «Хорошо, - неожиданно подумал Сильф, на секунду прикрывая глаза. – Хорошо, что в моем сне нет вампиров. Хорошо, что есть он». К тому же люггер совсем рядом – так, на всякий случай… Чуть не забывшись, он было опустил руку на грудь, но потом вспомнил, что там, в общем-то, ничего и нет, а с тем что есть – он еще не знал, что делать. Потому вернул ладонь обратно на шею, так и застыв - придерживая одной рукой изогнувшееся в его объятиях по-азиатски хрупкое тело, а другой – обхватив тонкокостое плечо.
Теперь следовало решить, чем он собирается заниматься с этим юношей дальше? Неужели и правда тем, что мелькало в его голове отрывочными, невыносимо яркими образами? Галлюциногены, не иначе. Ох, знала бы об этом мама…
-Ты ведь не будешь против, если я оставлю тебя себе? – без тени замешательства на лице спросил Ди. Сильф усмехнулся – надо признать, слегка нервно. Интересное предложение – а заплатить ему, вероятно, придется при уходе. Забавная тактика – сперва соблазнить, а потом заставить расплачиваться, и, возможно, в качестве отработки ему предложат сделать это натурой, поскольку денег у него все равно нет. Вероятно, так хитрый китаец и набирает работников в свое заведение…. Так подсказывал разум, а тело Акселя – уже переплавлялось в комок жаждущей плоти.

[Соня Сэш]

-Посмотрим на твое поведение… мальчик, - хрипло проговорил он. И, уже даже не сдерживаясь, опрокинул китайского юношу на кровать. Ди разомкнул влажные губы, собираясь что-то сказать, но Сильф, разум которого был благополучно забыт до утра, резко притянул его голову к себе, судорожно зарывшись ладонями в черные пряди и чувствуя, как под его ладонями на висках бьются такие же горячие и живые жилки, как и та, что на тонкой, беззащитной шее.
Это было какое-то безумие – не хуже, чем в сорок втором. Ди-старший, похоже, прекрасно знал, что делает, сперва помурыжив его ожиданием, а потом, в самый неожиданный момент, толкнув сына – а может, просто юного родственника? – прямо ему в постель. Вот почему он не появлялся в комнате, оставляя Ди наедине с ним без малейшего опасения! Интуиция не подвела его, китаец использовал какую-то хитрую тактику, а насчет цели его действий – следовало особо подумать позже… намного позже.
Сейчас Сильф был ему чертовски благодарен - ему хотелось не только целовать замершего под движениями его рук китайского юношу, но и кусать, прижимая к кровати, увидеть его кровь, наверняка, такую же ярко-красную, как уже начинавшие опухать от горячечных поцелуев губы. Разжечь в нем страсть, равной которой еще не знала эта, должно быть, опытная шлюха, а потом – сделать так, чтобы они оба оказались в месте, куда стремятся мечты, чтобы превратиться в реальность.
В месте, где острый спазм запрещенного удовольствия уходит, оставляя за собой ноющее блаженство…
-Даже так? Хочешь крови? – неожиданно услышал он голос, и его губы были словно обожжены чужим дыханием. Вместо ответа Сильф напряженно подрагивающими пальцами стянул шелковую тряпку, замотанную вокруг талии, ниже, оставив ее висеть на трогательно выступающих косточках прохладных бедер.
-Так ты у нас, оказывается, хищник! Ну и ну, кто бы мог подумать, мне было нужно запастись ошейником, - насмешливо заключил Ди. Словно заподозрив тень сопротивления, Аксель приподнялся, чтобы перевести дыхание и вопросительно взглянуть в глаза китайского юноши. Узкоскулое, прикрытое растрепавшимися прядями лицо с яркими, кроваво-красными губами оказалось слишком близко от его лица, и внутри Акселя, а сейчас вернее будет сказать – исключительно Сильфа, шевельнулось нехорошее предчувствие: подобный пристальный взгляд у собак и людей, которые привыкли к опасности, обычно означает угрозу.
Холодные раскосые глаза, полные привычного лучезарного сумасшествия и оттого особенно ясные, рассматривали его с откровенным любопытством. Сильф нахмурился.
-Ты пришел сам, так? – успокаивающим тоном заявил он. Хотя успокаивал, наверное, самого себя, потому что Ди, похоже, успокаивать было незачем. По крайней мере, его голос прозвучал вполне спокойно:
-Не совсем. Как и ты, не слишком понимаю, как здесь очутился. Вообще-то, я уже ложился спать. Подозреваю, что…
-Это все равно, - прервал его Сильф, даже не пытаясь вдумываться в сказанные ему слова. Пальцы дрожали от нетерпения, все еще лежа на бедрах юноши, признать, он и сам еле сдерживался. – Я хочу тебя. Здесь и сейчас.
-Я помню. Ветер всегда получает то, что хочет, верно? – высвободив руку, Ди сделал попытку его задержать. Такое мягкое прикосновение к груди, как будто даже и не попытка. – А что ты будешь делать, если я скажу, что не хочу? Станешь действовать силой? Ты сильный… Ударишь меня? Или убьешь? – губы Ди, будто выкрашенные в вызывающий цвет, ехидно изогнулись. – Попытайся, но не забудь: вы, люди, обычно отстреливаете собаку, которая взбесилась.
Он дразнил его – не иначе, специально. «Чертов щенок. А ведь из-за него я чуть снова не убил человека!» - словно оправдавшись последней мыслью перед самим собой, Аксель быстро и грубо рванул пальцами легко сминающийся шелк. И при виде того, что должно было вызвать отвращение, только торжествующе усмехнулся – да, все правильно.
Это любовь. Или страсть. Не имеет значения. А некоторые личности могут подохнуть от зависти.
-Если не будешь сопротивляться – больно не сделаю, обещаю. И твой отец тоже останется жив, в конце концов, я – единственный, у кого здесь есть оружие. Думаю, мы поладим, я же не какой-нибудь монстр и не люблю насилия, – Сильф вновь приник к губам юноши в попытке взять то, чего так страстно желало его тело.
Но ожидаемого ответа – так и не получил. А когда, нахмурившись и для надежности прижав мальчишку к постели, чтобы не вздумал вырываться, он отстранился и вновь заглянул в глаза молодого азиата, то увидел в них – только снисходительную насмешку.
-Говоришь, насилия не любишь? Ох, ну знаешь, моральное давление – тоже отличный способ. Боюсь представить, на что ты еще способен. Тебя следовало назвать не Ветром, а Штормом, - улыбнулся Ди, медленно прикрывая ставший безмятежным взор темными ресницами. Его руки безвольно опустились на черные атласные покрывала, прекратив любые попытки сопротивления.
Что случилось потом, Сильф так толком и не понял. Должно быть, его ударили по голове неожиданно, потому что в глазах вдруг резко потемнело. Последним, что он запомнил, был тихий вздох Ди в полной сладкого, тяжелого и нездешнего аромата комнате. В этом вздохе ему послышалось едва заметное сожаление:
-Отец был прав – все люди одинаковы. Даже лучшие экземпляры.


Это случилось в начале сорок пятого.
Времена тогда были смутные и нехорошие, по слухам противники уже готовились форсировать Одер и Рейн, по радио звучали оптимистичные высказывания фюрера, в Дрездене шли непрерывные бомбежки, а в Берлине было удивительно тихо – как раз недавно гестапо зверски расправилось с участниками заговора из состава СС, которых оказалось подозрительно много, и чистки временно прекратились. Все работали по-прежнему, педантично и словно ничего не произошло, но никто больше не ждал хорошего – как известно, во всех детективах убирают ненужных свидетелей. И особенно тех, кто когда-то были помощниками и друзьями.
Они сидели в мансарде, где на подоконниках, благодаря стараниям экономки, вовсю цвела желтая герань, на прекрасных кожаных антикварных креслах. Разговаривали очень тихо и пили теплый, чудесный золотистый коньяк. За окном, выходившим на узкую улицу и кирпичную стену с наклеенным на нее
Сильф внимательно выслушал человека, которым искренне восхищался – когда-то его уважала и боялась вся страна, его до сих пор обходили чистки, и даже сам фюрер слепо ему доверял, впрочем, как выяснилось, совершенно зря. Потому что когда человек сделал свое предложение глубоким, хорошо поставленным голосом и замолчал в ожидании ответа, Сильфу оно показалось абсолютнейшей чушью. Особенно когда до него дошло, что его не проверяют и что следующим местом его дислокации не станет гестапо.
И тогда, не желая признавать своего кумира обыкновенным сумасшедшим, он только беспомощно развел руками:
-Объясните подробнее. Может быть, я окончательно поглупел от этой бесконечной казармы и чего-то не понимаю – но зачем вам нужно, чтобы я убил его?
-Мы уже проиграли, - лаконично и без лирических отступлений ответил человек, вставая и подходя к окну. – Этого не увидит только слепой или фанатик. А когда корабль тонет, самые разумные крысы покидают его первым.
-Господи, если уж и вы туда же, тогда и впрямь все кончено… Но это же ужасно! - Сильф потер лоб и взъерошил светлые волосы. Этот жест он использовал в тех случаях, когда требовалось подумать. Человек молча кивнул в ответ.
За окном по-прежнему шел дождь, Берлин корчился в предсмертных судорогах, но сегодня ночью делал это удивительно тихо. А потом тишину, прерываемую каплями дождя по стеклу, вновь нарушил спокойный, глубокий голос:

[Соня Сэш]

-Я связался с британским командованием. Об этом никто не знает – кроме нас, конечно, и еще кое-кого, кого я решил спасти. Я не собираюсь бежать из истории и, тем более, из жизни. Впрочем, не один я веду переговоры, мы сейчас все в этой грязи перемазаны. Только фюрер еще верит, что мы способны хоть что-нибудь сделать, да еще наш рыцарь-мясник всерьез жаждет прикончить всю свою семью, потому что считает проигрыш позором. Тупой кретин, не умеющий подстраиваться под обстоятельства, - презрительно прищурившись, человек с вальяжной небрежностью, которую дает лишь привычка властвовать, опустился в кресло.
У него были очень умные глаза, и сейчас в них горел знакомый огонек, который Сильф прекрасно знал. Он видел его каждый день в своем зеркале, и тот не предвещал ничего хорошего ни рыцарю-мяснику, имя которого они оба очень хорошо знали, ни остальным, кто встанет дороге, ни даже самому Гитлеру.
Никому, кто захочет помешать человеку-ветру взять то, чего он желает. И зажигательные речи фюрера здесь совершенно не при чем.
-Ты нужен мне, мой мальчик, - с обманчивой мягкостью хищника перед броском произнес человек. – Ты ассистируешь этому старому дурню, а у нашего фюрера, сам знаешь, далеко не все в порядке со здоровьем. С психикой, впрочем, боюсь, тоже… Он не откажется от ваших услуг, потому что больше никому не доверяет, тем более, после того, как Штауфенберг попытался его взорвать. Рано или поздно ему понадобиться медицинское обследование. А там – думай сам. Возможно, не тот состав в шприце? Или какая-нибудь гадость в глотке воды? Не мне тебя учить, малыш, ты же у нас – «юное светило», вот и подсуетись.
-Чем нам… вам поможет смерть фюрера? – тупо поинтересовался он, все еще ровным счетом ничего не понимая, только чувствуя, как под синей рубашкой со штатским воротником у него вдруг вспотела спина.
-Как только ты убьешь его, то сообщишь мне. Мы подготовим двойника и разберемся с твоим начальством. Вероятно, его ждет гестапо. Охрану тоже нужно будет заменить, они могут что-нибудь заподозрить, - откровенно признался человек и усмехнулся, рассматривая настороженное лицо Сильфа, которому было зверски не по себе.
Весь план представлялся чистейшим безумием. Впрочем, уж лучше так, чем попасть под гусеницы русских танков. Вряд ли последние будут в хорошем настроении, когда окажутся в городе. Или же его ждет очередная чистка и смерть в застенках от рук своих же «приятелей», как свидетеля многих преступлений нацисткого режима.
Сперва они убирают крупные фигуры, но рано или поздно дойдут и до исполнителей.
В любом случае, это благословенное затишье – только временная передышка перед настоящей бурей.
-А остальные? Те, которых… ну, которых вы не стали предупреждать…
Человек пренебрежительно отмахнулся:
-Они даже не заметят. Сейчас каждый занят только собой и каждый знает - скоро все будет кончено. Если бы не упрямство некоторых… гм, личностей, этого вполне можно было бы избежать. Но сейчас уже слишком поздно, - человек вздохнул и продолжил:
-Англичане согласились помочь мне и тем, на кого я укажу. Когда русские войдут в Берлин, наши смерти будут инсценированы, английская разведка в таких делах – настоящие профи. К тому же им придется отнестись к делу серьезно – Сталин наверняка будет рыть землю носом, чтобы проверить тела на подлинность. Не знаю только, удастся ли уговорить нашего мясника, но этот старый хряк, воображающий себя рыцарем, может заниматься, чем ему угодно. Как, впрочем, и влюбленная в фюрера дурочка - пожалуй, мы их поженим, вряд ли от счастья она что-нибудь сообразит. А если и сообразит – уже не сможет ничего сделать.
-И зачем бы англичанам помогать вам? Думаю, они не слишком настроены на сотрудничество, – Сильф пригубил коньяк. Человек жестко, в упор посмотрел на него, и Сильф в который раз восхитился его упрямой решимостью выжить во что бы то ни стало. Ответ был, по обыкновению, лаконичен:
-Швейцарские счета. Коды и ключи. Британская контрразведка жаждет добраться до наших сбережений. Мало кому известно, что доставкой занимался лично я. Все, кто еще что-либо знал об этом – уже покойники.
-Тогда все ясно, - пробормотал Сильф и, будучи уже слегка навеселе, шумно поставил пузатый коньячный бокал на столик. Весело уточнил:
–Ну, и почему бы вам не избавиться от меня сразу же после того, как я это сделаю? Или уже позже, когда я не буду этого ожидать? В принципе, то, о чем вы говорите, возможно – что-нибудь из арсенала лабораторий Готтесцелля или даже просто передозировка лекарств, в конце концов, фюрер уже не молод. Но где гарантии того, что я останусь жив?
«А если это проверка?» - мелькнула в голове тревожная мысль. Сильф успокоил себя: нет, тогда бы он уже был надежно скручен охраной и увезен в гестаповские застенки. А человек уважительно кивнул головой:
-Попробую объяснить. Я собираюсь называть им по одному коду в год. Это поможет мне протянуть подольше, они не станут браться за меня, пока не получат все. Но, даже заполучив доступ к деньгам на счетах, они все равно никогда не доберутся до золота. Мы многое вывезли из стран, которые завоевали, хотя честнее сказать – ограбили. А чтобы концы в воду – о, я никогда не сомневался, что ни одно мировое господство не продлиться вечно, все империи рано или поздно рушатся – переплавили все в одинаковые слитки. Так вот, - человек подался вперед и стал предельно серьезен:
-К нашему маленькому Эльдорадо нужен не только код, но и ключ, который не достанется англичанам. Он будет у тебя, и я прослежу, чтобы ты вызубрил код наизусть, оставлять записи слишком опасно. Таким образом, секрет Эльдорадо после войны будет в твоих руках, это – лучшая гарантия, не так ли? А пока мы организуем подготовку – тебе придется мне просто поверить, - человек сделал паузу, чтобы отхлебнуть коньяк. Сыто улыбнулся и продолжил:
-И сам подумай: вероятно, тебе лучше получить поддельные документы и остаться в Германии как представитель сил союзников. Я помогу тебе с этим по другим каналам, нельзя рассчитывать на британцев – они хотят проглотить все сразу. Есть надежные люди, которые согласны помочь с документами за маленький кусочек того, что у нас есть. Даже если случится утечка информации, тебя станут искать где угодно, но не здесь. По их мнению, слишком глупо прятаться в стране, которая считает тебя военным преступником. Сумеешь выждать двадцать лет – и я найду способ встретиться снова. Мы поделим золото пополам, а ключ – будет все это время моим заложником у тебя в руках. Если мне не повезет, и я умру раньше - можешь считать это моим небольшим подарком к твоему дню рождению.
-Н-но почему? – Сильф смотрел на него во все глаза и не мог поверить в страшное подозрение, которое вдруг родилось у него в голове.
И в самом деле – ладно, Готтесцель, это еще можно объяснить – он и в самом деле талантлив и удачлив в науке, к тому же чертовски аккуратен, педантичен, состоит в СС и обладает вполне арийской внешностью. Почему бы не назначить его главой лабораторий по исследованию человеческой природы в одном из крупных концентрационных лагерей?
Но с чего бы самому лечащему врачу фюрера, такой важной персоне, делать своим ассистентом молодого, двадцатисемилетнего доцента? Неужели потому что молодой человек – родственник другой важной персоны? И об этом знали все, кроме него? И как давно?! Нет, не может быть, это наверняка лишь очередная ложь, среди нацистской верхушки все пропитано ею насквозь...
–Вы отдадите мне ключ от Эльдорадо просто так? Вы сумасшедший? Избавиться от меня – гораздо проще, - предпринял Сильф последнюю проверку.
И получил вполне внятный ответ:
-Будь ты кем-нибудь другим, я бы так и сделал, - человек вздохнул и вновь откинулся на кожаную спинку кресла. – Это было бы самым логичным поступком. Но родители всегда заботятся о своих детях - это вполне нормально. Не смотри на меня так, я никогда не бросал тебя. Просто не мог открыть правду. Я всегда помогал тебе, ты и сам знаешь… И кстати, сын, тебе никто не говорил, что ты – очень похож на мать?



-Низшая раса, как же, - сказал дракон, зевнув. Пасть у него была ярко-красной, такой же, как губы Ди, и устрашающе огромной.
Сильф, нахмурившись, взъерошил светлые волосы и с удивлением посмотрел на свою обагренную кровью руку.
-Ты о чем? – вырвалось у него раньше, чем он успел сообразить, что беседует с драконом.
Настоящим китайским драконом с чешуей, отливающей золотом, а не каким-то там рисунком на этом чертовом вездесущем шелке, за которым в этой лавке скрывались темные углы и страшные тайны. Еще не придя в себя окончательно, Сильф ухитрился сообразить, где он уже видел эту странную тварь с двумя длинными усами-отростками на нижней губе и габаритами индийского слона – на стене, в комнате, где чуть не раздавил своим весом тонкого и хрупкого Ди, прижимая его к кровати.

[Соня Сэш]

Невероятно - Ди оказался азиатским мальчиком, а вовсе не красивой и молодой китайской девчонкой, и к тому же, судя по головной боли в районе затылка, - порядочным сукиным сыном… Или все же это не его рук дело? Сильф прищурился, представив, что будет, если тварь, пока что преспокойно сидящая напротив него на собственном хвосте, вдруг решит помахать лапами. Размозженная голова - еще самое меньшее удовольствие.
Впрочем, о комнате речь уже тоже не шла – стены раздвинулись и едва виднелись где-то вдалеке холодным серым маревом. Как если бы они находились внутри замкнутого каменного круга, где было достаточно места, чтобы заняться, скажем, спортивными упражнениями рыцарей прошлых веков.
Когда на свете, по легендам, еще существовали драконы. И вполне возможно, полакомиться европейскими принцессами они прилетали именно из Китая…
Какой одухотворяющий бред! Что вообще происходит-то? Как говорила маленькая девочка Алиса, задумчиво стоя в центре лабиринта: «Все любопытственнее и любопыственнее». Сильф задрал голову. Сверху, над их головами, причудливыми вихрями закручивались белые пятна облаков на голубом фоне. Фон казался ровным и неестественным, будто тоже нарисованным на шелке, а облака закручивались спиралью, как будто кто-то на небесах открыл большой слив. Ну все, похоже, теперь действительно приплыли. Если сейчас эта тварь снова заговорит…
-Вы считаете китайцев низшей расой, чуть выше евреев, - заметил дракон безмятежно. - Они отличаются от вас цветом кожи, разрезом глаз, фасоном одежды и так далее. Наверное, это в природе людей – истреблять всех, кто не похож на вас.
-Ты о чем? – Сильф протер глаза, уже будучи уверен, что спит, окончательно утомленный тяжелым ароматом курильниц. Это же надо, заснуть рядом с Ди - тем самым Ди, которого он жаждал все последние дни с не меньшей силой, чем маленький ребенок мечтает о Рождестве!
Если только, конечно, Ди ему тоже не приснился. Или даже оба Ди с их проклятой лавкой – теперь он уже не был ни в чем уверен.
-Но ведь это вы залили кровью пару континентов только потому, что хотели победить? Именно вы желали истребить всех, кто не вписывался в ваши рамки «идеального человечества». Конечно, это нормально для людей, но, признай, на сей раз вы несколько перегнули палку, - дракон переступил с лапы на лапу, причем их было у него всего две, и обе – передние. Сильф, все еще пытаясь проморгаться, огляделся.
Люггер - первое, что пришло ему в голову – похоже, в этой реальности отсутствовал начисто. Вместо него на низком квадратном и, кажется, серебряном столике лежал тяжелый меч – и радовал глаз холодной смертоносностью металла. Сильфа почему-то сразу же потянуло погладить сверкающее, чистенькое лезвие, соскучившееся по ласковым человеческим рукам.
-Я сплю? – уточнил он, нахмурившись, и сам не понял, к кому обращался. Не с драконом же он, в самом деле, разговаривает – с ними, судя по сказкам и созданным на их основе голливудским страшилкам, не слишком-то поговоришь.
-А есть разница? – дракон усмехнулся, показывая раздвоенный змеиный язык. Выглядело омерзительно. – Когда ты не спал, Ветерок? Когда был Гансом Швейцером и закрывал глаза на то, как измывались над твоими товарищами по приюту только потому, что тебя не трогали? Или когда стал главным врачом в лабораториях Готтесцелль и выполнял приказы, в которые даже не верил? Ты же не верил в то, что можно усовершенствовать человеческую расу с помощью микробиологии?
-Да, но в то, что если когда-нибудь люди поубивают друг друга, то это будет биологическая война с применением вирусов – ну, почему бы, собственно, и нет? – огрызнулся Сильф, еще раз присматриваясь к мечу. Сейчас бы не помешало хоть какое-нибудь оружие, пусть даже не огнестрельное – вдруг этой твари надоест болтать и она приступил к более агрессивным действиям?
И почему он только не остался в той части сна, где прижимал полуобнаженного Ди к кровати, а тот почти даже не пытался вырваться!...
-Просто тебе было все равно, в какие игры играет начальство, лишь бы у самого были развязаны руки. А фюрер, которого ты лечил – кстати, верю, ты подходил к делу со всей ответственностью… Но ты же считал его глупым фанатиком. Ну, и что, ты правда хотел, чтобы вы победили? Чтобы продолжать в том же духе? – гневливо фыркнул дракон, выпустив из ноздрей струйку пара.
-Проклятье, не я же затеял эту войну! - Сильф последний раз провел ладонью по глазам и убедился в том, что не спит. Почему-то его это неожиданно разозлило, и он прищурился:
–Мне было плевать – и сейчас плевать тоже! Я жил как хотел, тебе ясно? Значит, так хотел.
-Тогда шел бы до конца, а? Как настоящий мужчина – хотя кому я это говорю…Так нет же, и здесь сумел устроиться. Ты же избежал Нюрнберга благодаря папочке, верно? - дракон опять разинул пасть, чтобы усмехнуться. – И кстати, насчет папочки… Доцент Института гигиены войск СС Ганс Швейцер, оберфюрер Сильф, «герр доктор» Готтесцеля, репортер «Бильд» Аксель Рид и бог знает кто еще – скажи, неужели ты и правда веришь в то, что твоя настоящая фамилия…
-Замолчи, - сквозь зубы бросил Сильф и решился: одним прыжком оказавшись возле низкого столика, схватил меч, удивившись тому, как привычно ладонь обхватила рукоять. Наверное, потому что она была такая же металлическая и холодная, как уже ставший знакомым и родным люггер. – Не смей упоминать имя моего отца, тварь!
-Тварь? Как вы любите называть так всех, кто не принадлежит к вашей касте, - усмехнулся дракон, или же Сильфу просто показалось, что он усмехнулся - всей своей огромной пастью, в которой наблюдалась пара десятков острых даже на вид клыков. С клыков капала слюна. Бывший оберфюрер брезгливо поморщился, а дракон неожиданно громогласно рявкнул:

[Соня Сэш]

-Да кто тебе вообще сказал, что он – твой отец?
Эхо разнесло его слова по периметру каменной стены, и оглушенный Аксель застыл с мечом наперевес. Светлые брови ожесточенно хмурились, губы были упрямо сжаты, а в голове упорно вертелась какая-то мысль, давно забытая – потому, видимо, что он очень хотел ее забыть. В конце концов, ему удалось размокнуть пересохшие от напряжения губы:
-Он сам сказал, дошло?
-И ты поверил? – язвительно уточнил дракон, все еще не предпринимая попыток нападения. – Ты так хотел увидеть отца? Господи, Ветерок, нельзя же обманывать самого себя – тебя не трогали в приюте потому, что ты всегда мог дать сдачи, даже если перед тобой был воспитатель, и еще очень хорошо умел льстить. Ты попал в институт благодаря тому, что нацистам были нужны талантливые врачи, тем более – члены СС. И только потом тебя заметили и потащили наверх, поближе к своей персоне – знаешь, иногда встречаются люди хитрее самой хитрой лисы.
-Чушь, - упрямо сказал Сильф, пытаясь сохранять самообладание. Не стоит ему верить, похоже этой твари просто необходимо лишить его душевного равновесия прямо перед боем.
А в том, что бой состоится, он уже ничуть не сомневался.
-Возможно, он просто подстраховался, дав тебе возможность сделать карьеру? – дракон прищурил один янтарный глаз. - Неужели ты думаешь, он верил в то, что эту войну можно выиграть? Или просто зарабатывал на кусок хлеба с маслом? В конце концов, он был – единственным, кто держал в руках секрет Эльдорадо. Ты хоть представляешь, сколько там денег?… Кроме, конечно, фюрера, которого ты так удачно устранил. Все тот же штамм «Дельта», который не обнаружило бы ни одно вскрытие?
-Я убил военного преступника, ты хоть это понимаешь? - усмехнулся Сильф, но как-то невесело. Потому что и сам уже начинал понимать.
-Вранье. Ты не думал об этом, когда убивал его, - зевнул дракон и ловко почесал лапой нос. – Признаюсь, я даже немного восхищаюсь тобой - ведь ты действительно делал это не для себя. Ты делал это для отца, в которого верил свято, как в Санта-Клауса. А теперь – догадайся, откуда я все это знаю? Не ты ли думал об этом, только удачно отгонял мысли?
Сильф молча рассматривал дракона ничего не видящим взглядом. Это было похоже на прозрение.
Почему тогда, в темную дождливую ночь в Берлине сорок пятого, тот человек сказал, что Ганс - очень похож на мать? Его мать была кареглазой шатенкой. Это не могло быть ошибкой, так мог сказать тот, кто вообще никогда не видел его мать. И как у кареглазой шатенки и черноглазого брюнета мог получиться светловолосый и голубоглазый ребенок? По всем законам природы – почти невозможно, чрезвычайно низкая вероятность. Процентов пятнадцать, не больше. Он же медик и должен был это понять. И возможно, действительно понял.
Но предпочел сразу же забыть. Ему, приютскому выкормышу Боденвердера, слишком сильно хотелось верить в сказку про отца, который втайне помогал все эти немыслимо трудные годы. Верить не в то, что происходит, а в то, во что хочется верить – невозможно придумать ничего глупее…
Откуда пошла утечка информации? Почему его ищут, не брезгуя ничем, привлекая даже полицейских крыс? Уж не потому ли, что у кого-то закончились коды, которыми этот кто-то страховался от ликвидации британской контрразведкой, и понадобилось что-то еще? И, зная о том, что Аксель не даст себя так просто поймать (в конце концов, это же он вооружил Сильфа адресом Хейнца в Берлине), затем сдал в надежде потянуть время - чтобы еще немного пожить в свое удовольствие, пока его «сына» ищут по всему миру?
А иначе «кому-то» одна дорога – на международный суд и виселицу.
Возможно, все еще сложнее, и это – часть грандиозной головоломки, а он, оберфюрер Сильф, - всего лишь маленький ее кусочек? Запасной вариант на случай, если что-то не сработает – а может быть, один из многочисленных запасных вариантов? Может быть, даже никакой не запасной, а так и было задумано с самого начала – и кто-то сейчас в другом конце мира преспокойно отпивает из бокала теплый золотистый коньяк, улыбаясь, как сытый бульдог?...
-Настоящий он или нет – это уже без разницы. Когда ребенок становиться орудием в руках родителей – это, как минимум, противно. И не говорит о любви. Мог бы и сам догадаться… Ты никогда не летел туда, куда хотел. Признай это, Ветерок, будь же хоть раз мужчиной, - равнодушно сказала бестия.
-Заткнись уже наконец! - краска бросилась Сильфу в лицо. Он крепче сжал уже потеплевшую рукоять меча. – Где Ди? Что ты с ним сделал?
-Вопрос не в этом. Вопрос в том, что я собираюсь сделать с тобой, - проревел дракон, и его крылья взметнулись, а тело напряглось, словно приняв боевую стойку. – Ты убийца и грязная мразь, которая позволила манипулировать собой еще большей сволочи, чем ты сам. Почему я должен отпустить хозяина уехать с тобой?
Сильф шире расставил ноги и чуть наклонился вперед – так было легче начинать драку, это он запомнил еще со времен приюта. Меч вдруг показался ему продолжением руки, как если бы он умел пользоваться им всегда. «Не хуже люггера», - вдруг весело подумалось Сильфу.
Убийца? Пусть так. Но даже самому последнему убийце необходимо во что-то верить и кого-то любить. Такова человеческая натура.
И не только человеческая - интересно, что стало с большими серыми собаками, что смотрели холодными глазами пробовавших человечину хищников с поводков охранников Готтесцелля? Должно быть их расстреляли – так же безжалостно, как охранники когда-то расстреливали заключенных прицельными выстрелами в затылок. Хотя овчарки были виноваты лишь в том, что оказались преданы своим хозяевам до самой смерти.
-Я люблю его, ясно? - криво усмехнулся Сильф.
-Люди… То, что вы говорите, и то, что вы делаете – всегда такие разные вещи, - назидательно заметил дракон прежде, чем ринуться в бой.


Вечерний Берлин, как всегда, бурлил, полный автомобильных пробок и прохожих, возвращающихся с работы. Одни торопились, почти бежали куда-то, другие не спешили, разглядывая витрины магазинов или неоновые рекламы фильмов, концертов, спектаклей. Некоторые сидели под навесами открытых кафе, ресторанчиков, сосисочных либо на круглых металлических скамейках, опоясывающих склоненные над ними деревья. Бары, пивные и кабаре на каждом шагу – город любезно предоставлял удовольствия на любой вкус, а бундесбюргеры всегда любили сытно поесть и затем крепко поспать. И когда заходило солнце, улица становилась магнитом, притягивающим любителей ночной жизни, включая наркоманов, проституток и их сутенеров.
Берлинская стена и не думала падать. Две супердержавы продолжали развлекаться, вербуя друг у друга секретных агентов, зачастую оказывавшихся одним и тем же человеком. В Китае, который где-то возле Японии, по-прежнему сажали рис и ели палочками.
А в небольшой лавке, продающей животных тем же бундесбюргерам, у входа которой одиноко горел бумажный фонарь, в каждом углу что-то копошилось, прихорашивалось, чистило перышки или болтало на отвлеченные темы вроде недавнего ужина. Эти существа вовсе не нуждались в неоновом блеске реклам, им вполне хватало неяркого света, преломляющегося в отдельные отблески на разукрашенном цветами и птицами китайском фарфоре. Они были весьма умны и, как любые дикие животные, поразительно умели ускользать, в мгновение ока прячась в своем недоступном мире. И невольно казалось, что их поведение – всего лишь шутка, способ морочить голову, а на самом деле они – никого и никогда не боятся.

[Соня Сэш]

Впрочем, как и их похожие друг на друга хозяева с блестящими глазами и яркими губами, одетые в тончайший шелк и знать ничего не желающие о царящей за стенами обычной вечерней городской суете.
-Он хотел убить тебя, представляешь? – усмехнулся младший Ди, устроившись с ногами в уютном канапе с вышитой легкомысленными орхидеями светлой обивкой. Он как раз заканчивал рассматривать длинные ногти на предмет целостности. Убедившись в отсутствии непоправимых повреждений, облегченно вздохнул и добавил:
-Мне, конечно, было любопытно, насколько велика его наглость, но все-таки я не понимаю. Почему он не остановился, когда еще была возможность? Ведь я его предупредил… Честное слово, у этих людей в голове какой-то планктон!
Граф Ди сделал маленький глоток чая – на сей раз чай был почти совершенством, а в современном мире стало очень трудно найти настоящее совершенство. С неясной улыбкой посмотрел на сына, беглым движением откинул упавшую на глаза прядь и пожал плечами, заставив бледно-голубой шелк издать встревоженный шорох.
-Люди необузданны в своих желаниях - они не умеют останавливаться и не понимают, когда их желания переходят за границы желаний других.
-Я про это и говорю, - младший из всех китайцев в этой лавке продолжил осмотр с помощью маленького зеркальца в расписанной глазурью оправе, выуженного откуда-то из широкого рукава. Недовольно поморщился, разглядев на стройной шее отметину от слишком настойчивых губ. Его внимательный взгляд не отрывался от зеркала, когда он говорил:
-Ты ведь знал, что так случится? Ты всегда знаешь… Правда, не могу сказать, чтобы я так уж удивился, сильно подозревал что-то в этом духе. Ну что ж, ты оказался прав – им нельзя доверять. Самые непредсказуемые и опасные животные на свете. Если их не уничтожить – рано или поздно они уничтожат все вокруг, включая самих себя. Последнее им удается особенно хорошо, - пренебрежительно фыркнул он и перевел на отца взгляд, в котором жило особенное, лучезарное сумасшествие.
-А из тебя вышел неплохой воспитатель, отец. Согласен, если в чем-то и можно убедиться – то только на собственном опыте.
-Воспитывать тебя? Несколько поздно, не находишь? Просто не хотел, чтобы у тебя оставались сомнения, - мягко заметил граф Ди, осторожно ставя чашку из белого фарфора обратно на стол. Дружелюбный и задумчивый – сегодня даже сильнее обычного – взгляд графа медленно обвел скатерть и задержался на корзинке со сладостями в обертках из ближайшей кондитерской.
И еще кусок чудесного, тающего на языке пирога с ванильным соусом. Таким его однажды угощал Алекс – у них был чудесный вечер в Париже, когда они сидели на террасе с видом на реку и пили превосходное вино. Вернее, пил Алекс, поэтому быстро захмелел и принялся болтать. Он всегда много болтал и, в основном, нес откровенную чушь… Улыбка тронула губы графа – он подумал, что жизнь вполне может быть прекрасной.
Правда, зачастую об этом догадываешься слишком поздно.
-Не волнуйся, у меня не было никаких сомнений. Обычное любопытство, хотя он был занятный, я даже начал привязываться, - заключил Ди-младший и весело взмахнул рукой в сторону пирога. – Не вижу причин расстраиваться. В самом деле, когда подбираешь животное на улице, всегда есть риск, что у него будут блохи - или еще какая-нибудь гадость, которую придется лечить. К сожалению, люди неизлечимы.
Граф рассеянно понаблюдал, как его отпрыск радостно жует пирог и тянется к очередной порции. А потом неслышно вздохнул, опуская глаза. Возможно, он ошибся и не стоило так быстро отбирать у сына новую игрушку. В конце концов, это большая редкость – когда Ди интересует что-нибудь, кроме себя самого.
-Если бы ты, несмотря ни на что, захотел уехать с ним, я бы не стал возражать, - признался он. – Чтобы иметь дело с людьми, их нужно изучить и хорошо знать. Иначе к ним трудно подобраться, они довольно осторожны во всем, что касается выживания.
-Изучить? Разве что физиологически, - фыркнув, Ди-младший легко поднялся с кресла, подошел к отцу сзади и обнял его, прижавшись виском к макушке. Граф не пошевелился, только накрыл руки, сомкнувшиеся на его груди, где по голубому шелку были вышиты два роскошных белых аиста, своими ладонями. Перемешавшись, пряди черных, блестящих волос обоих слились в единое целое, как будто и не было той пропасти, которая как-то вдруг, в один миг отделила их друг от друга.
-Ты преувеличиваешь, - тоном знатока объявил младший. – Вот микробиология – серьезная наука, в этом он был прав. Должен быть более надежный способ, а то, чем занимаемся мы – все равно, что давить клопов микроскопом. Сейчас другие времена, отец… Я уеду, как только придумаю способ получше.
-Странно, что ты говоришь об этом именно сейчас, - граф поднял голову, чтобы взглянуть в глаза сыну. И так и оставил ее лежать в уютном кольце теплых рук.
-Мне все больше кажется, что самое страшное оружие людей – язык…Этот человек хотел найти того, кого он мог бы назвать отцом и кому он мог бы верить, не так ли?
-И, сдается мне, он его нашел, - кивнул младший Ди. Его глаза прищурились, выпуская наружу скрытый в них холодный, расчетливый ум. И еще – нечто опасное, как сжигающая все на своем пути дорожка огня.
-Боюсь, ты не прав, отец. Он искал не этого. Здесь, на западе, когда используешь кого-то для своих целей, нужно отдавать что-то взамен. Мне кажется, это правильно, - шепот младшего Ди почти коснулся уха графа щекочущей, пожалуй, приятной вибрацией, и тот недоуменно нахмурился. А его сын – только негромко усмехнулся:
-Не могу точно сказать за него, но если бы мне было нужно только это, вероятно, я бы не притащил его сюда. В конце концов, он был – всего лишь человеком. Я только хотел показать тебе, что можно ведь и по-другому… Неважно, видимо из меня вышел худший манипулятор, чем из тебя, отец, - он замолчал и неожиданно разомкнул объятия.
Чуть не потеряв равновесие, граф был вынужден уцепиться за подлокотники кресла, а из-под его туфель рассерженно зашипело одно из таинственных существ, населявших лавку. Граф устало извинился и прикрыл глаза длинными, темными ресницами.
Он догадывался, что так случится. Вернее, точно знал – с того самого момента, как однажды заглянул в глаза сына и увидел там вместо привычной спокойной ярости – ясное, лучезарное безумие. Тогда он даже не нашелся, что сказать, а младший Ди, не отрываясь, смотрел на отца, его яркие губы незнакомо и, пожалуй, ехидно улыбались, касаясь ободка чайной чашки, а выражение лица было странное, будто бы он был готов о чем-то спросить.
О чем-то таком, название чему граф не мог вспомнить.
Впрочем, теперь это не имело ровным счетом никакого значения. В конце концов, дети вовсе не обязаны быть копией своих родителей, даже если они – действительно их копии. И птенцы из одного гнезда отличаются друг от друга. Но когда граф смотрел на то, как не выспавшийся сын зевает, потягиваясь всем своим тонким и идеально красивым телом, и глаза у него ясные и довольные, ему очень хотелось хоть ненадолго притормозить бесконечный бег времени.

[Соня Сэш]

Чтобы успеть объяснить, дать понять и почувствовать, хоть как-то предупредить. Разочарование – не самая приятная вещь на свете и, пожалуй, лучше, чем он сам, об этом знает только Алекс, который все еще оставался человеком, несмотря на нездоровое пристрастие к человеческой крови. Наверное, в тот вечер в Париже он был больше всего похож на себя прежнего – болтливый, легкомысленный, способный на любой безумный и нелогичный поступок.
Например, ни с того, ни с сего взять его руку в свою и зачем-то весь вечер гладить ее, как стал бы гладить мягкие волосы ребенка. Он все гладил и гладил, пока граф не уснул у него на плече под ненавязчивый шум волн и музыку одинокого рояля где-то вдали – кажется, это был Бетховен. Алекс так и просидел с ним до утра, словно не желая будить. А утром – неожиданно улетел в Венецию, лишь бросив на прощание, что у него возникли срочные дела. Позже оказалось, что у срочных дел есть имя, да и ножки – вполне даже ничего.
На земле нет ни одного существа ненадежнее человека. Но он не мог рассказать об этом просто так, иначе Ди, пожалуй, решил бы, что для мести его отца человечеству есть личные причины. Когда речь касалась сына, любые попытки предусмотреть эффект слов и действий были всего лишь пустой тратой времени.
Тот просто должен был убедиться сам – и подобранный на улице человек сделал все, что от него требовалось. Тем самым еще раз подтвердив всю изначальную порочность человеческой натуры. Теперь его сын вряд ли подпустит к себе близко человека. Любого человека…
А о странном взгляде сына - граф и вообще предпочитал не думать. Как и о том, что, возможно, совершил ошибку – где-то там, в прошлом, возможно, в тот момент, когда так ничего и не сказал Ди, спокойно продолжающему чаепитие. Просто отвел взгляд, особенно остро чувствуя, насколько они чужие друг другу. Возможно, если бы он продолжал смотреть, Ди все же спросил бы – и тогда стала бы ясна причина отчуждения, преследовавшего их все годы после.
И, кстати, это была – далеко не первая ошибка. Если, конечно, считать ошибкой вечер в Париже. Наверное, каждому нужно во что-то верить и кого-то любить.
-Я не останусь. Не хочу быть ничьим орудием. Пожалуй, буду своим собственным… Ты сам виноват, - раздался над его ухом ровный, ужасающе безмятежный, как и его собственный, голос.
-Ты вправе выбирать, - кивнув, граф Ди опустил взгляд туда, где радовало глаз искусно нарисованными по фарфору длинноногими птицами блюдце. На блюдце лежали крохотные пирожные из слоеного теста с шоколадной глазурью и настоящими взбитыми сливками внутри.
Они были тем, что снова могло сделать жизнь прекрасной, но перед этим следовало решить еще один вопрос.
-Но ты хотя бы оставишь мне внука?
-Ну, если ты хочешь, - легко рассмеялся младший Ди, подбираясь к столу. Вероятно, тоже за сладостями. – Правда, сомневаюсь, что с ним у тебя получиться лучше, чем со мной. Это же будет – мой сын…. И кстати, надо бы проверить, все ли у Чуни в порядке с желудком. Он съел этого верзилу целиком. Хотя на мой взгляд, было вполне достаточно, когда он откусил ему голову.
-Бедняжка просто испугался, - улыбнувшись, отозвался граф. – Забавно получилось: никогда бы не подумал, что из всех присутствующих в комнате кирин выберет – обычного щенка. Впрочем, кирин никогда не ошибается, выполняя желания, это не в его привычках. Наверное, у Чуни было самое страстное желание из вас троих - стать большим и сильным. Чтобы убийце его хозяина стало так же больно, как ему… Вполне справедливое желание, я думаю. Хорошо, займемся этим прямо сейчас.
И больше они никогда не упоминали о ветре, который имел неосторожность ворваться в их магазин однажды осенним вечером по дороге в Эльдорадо.

[Сусуватари]

Неужели это было написано и я это прочла!
Грандиозно! Шторм оваций автору!!!

Шикарно!

[Соня Сэш]

Сусуватари Кицунэ-тян
Спасибо!
Только я уже трабл нашла: у одного предложения в процессе переноса потерялся «хвостик»

[Сусуватари]

Ох, оставьте это корректорам для юбилейного издания!
Описания-то какие!

Очень круто. Это так круто, что у меня нет слов. Тягучее повествование, в него погружаешься не сразу, но потом не оторваться. Необычайно живой оригинальный персонаж - первообразная и Леона, и Вески, всех.
Сильф, мне кажется, был последним барьером, что ли. Ди его не перепрыгнул, по-моему. То есть в тексте вроде как Ди только игрался с Сильфом, но если вспомнить дальнейшую историю, то появляется ощущение,что Ди себя обманывал.
События происходят на фоне Второй Мировой, это атмосферно.
Отношения Софу и Алекса - про них совсем чуть-чуть, но абсолютно достаточно, показано и рассказано всё.
В общем, о таком исполнении я даже не мечтала

[Соня Сэш]

Сусуватари
За описания следует благодарить кучу немецких авторов и фильмов, я их никогда еще такими дозами не читала и не смотрела Но все равно – спасибо!

Gegenda
Я жутко рада, что понравилось, потому что на инцест рука не поднялась (мы с Чжан уже смеялись, что у меня осталось еще хоть что-то святое) и я не была уверена, что заявка выполнена. Пришлось выкручиваться как-то так…

События происходят на фоне Второй Мировой, это атмосферно.

Вторая Мировая в манге меня всегда вводила в ступор – и как, спрашивается, софу Ди удалось пережить всеобщую волну расизма, оставаясь в Берлине? Не иначе, особая магия Вот и потянуло ))))

[Чжан]

Соня Сэш

и как, спрашивается, софу Ди удалось пережить всеобщую волну расизма, оставаясь в Берлине?

Маскировался под японцев, а с японцами у немцев был союз)))
А вообще действительно любопытно, как немцы относились к китайцам? К японцам они точно относились неплохо, по-моему, то ли вторая, то ли третья ступенька после немцев и скандинавов
Это у меня шоу "остаточные знания"

[Соня Сэш]

Чжан
Вот я тоже почему-то не смогла этого найти. С Японцами –это политика, у них союз все-таки был. Но китайцев сами японцы всегда считала расой ниже их (это шоу остаточные знания ).

Знаю только, что современные скинхеды их не отделяют от прочих, вот

[Сусуватари]

Да, совершенно верно - учитывая, что у Японии в период Второй Мировой был немалый поход на Китай - не поздоровилось бы Графам Ди.
Описания, которые мне понравились - это чудесно правдоподобная динамика чувств самца-собственника у Сильфа. Вот уж порадовали, так порадовали. Вся наглая и жадная обезьянья сущность очень и очень убедительна. И желание убить всех возможных конкурентов - очень точное наблюдение или догадка.

[Соня Сэш]

Сусуватари

Да, совершенно верно - учитывая, что у Японии в период Второй Мировой был немалый поход на Китай - не поздоровилось бы Графам Ди.

Значит, все-таки магия

Вся наглая и жадная обезьянья сущность очень и очень убедительна. И желание убить всех возможных конкурентов - очень точное наблюдение или догадка.

Наглый и сильный – такого и прибить хочется, и просто так не прибьешь. Вот к Ди он заглянул зря-зря…

[Сусуватари]

Значит, все-таки магия

без сомнения! Пятая Квантунская армия пять лет в Китае не гульки с ляльками творила...
Убийца, каким уже стал Сильф, наверное, притягивал внимание Ди, как опасное нечто.
Но собачка мыслила всего здравее и логичнее. Были ли крылья у Кирина, или эт пожелания Чуни для красоты?

[Соня Сэш]

Сусуватари

Убийца, каким уже стал Сильф, наверное, притягивал внимание Ди, как опасное нечто.

Ага, у людей подростков тоже на всякое тянет – травку там попробовать или из пистолета в полицию пострелять. Так что, думаю, это вполне нормально. Только Веску жалко –Ди его к себе точно не подпустит…

Были ли крылья у Кирина, или эт пожелания Чуни для красоты?

Пусть будут для красоты – для собачки не жалко

[Сусуватари]

Не жалейте Веску - у меня точно будет вселенная разнообразных вариантов, где счастья каждому, по его мере. А Веска у меня уже есть.
Вот только Ди гоняется за призраклм идеального счастья с идеальной любовью.

[Соня Сэш]

Сусуватари
Ну, теперь я хоть за Веску спокойна – а то его, если честно, по манге больше всего жалко. С папой Ди у него не было никаких шансов, и вообще, кажется, он так до конца ничего и не понял

Вот только Ди гоняется за призраклм идеального счастья с идеальной любовью.

Ты про которого Ди?

[Сусуватари]

В общем, дело было так: я сидел, курил... и вкурили мы с Larme такую мысль - пока во всех историях, что писались в сообществах, папа или Ди-второй совсем даже где-то на вторых ролях. А он красавчик не хуже иных-прочих, умен и образован( мне, как зоологу, близок) и давайте ему историю распишем, где он, Вселенское зло ненаглядное, в центре событий. Вот он у нас и расписан, даже наряды примерял и блистал в дамском.