Пришёл, увидел и убил
пейринг: Ди + Леон
рейтинг: от G до PG-13
Ситуация 9: в процессе поиска Ди Леон стал оборотнем, и Ди находит его сам, помогая освоиться с этим новым состоянием
читать дальшеTIGER, TIGER, BURNING BRIGHT
Нельзя сказать, что в знаменитый Тигриный монастырь Леона Оркотта занесла нелегкая. Нет, он отправился туда по своей доброй воле. И не наобум отправился, а после долгих размышлений. В конце концов, детектив должен уметь и размышлять, а не только бегать. Леон уже набегался – Токио, Мадрид, Бухарест, Дели, Копенгаген, Шанхай, Ливерпуль… сколько можно нестись опрометью, как ослик за морковкой! Пора уже остановиться, перевести дух и припомнить, что гоняться за преступником – удел неудачников, а истинные профессионалы подкарауливают объект, зная заранее, куда он придет. Не плетутся у событий в хвосте, а упреждают их, оказываясь на шаг впереди. Кто ты, Леон Оркотт – неудачник или профессионал?
Легко сказать – просчитай противника! Но как можно просчитать графа Ди? Как вычислить божество? Как остановить волну? Как поймать ветер?
Волна разбивается о скалу. Ветер стихает в лесу. Ни вода, ни ветер не свободны. Река течет по руслу, детектив – так не гоняйся за волной, а встань у устья, и волна сама придет к тебе. Еще как придет, куда ж ей деться – вспять ведь не потечет! Твою волну зовут граф Ди. Воплощение тех, кого невозможно увидеть. Голос тех, кого невозможно услышать. Вся тяжесть утраченного планетой Земля. Что ты ищешь в больших городах, Леон Оркотт, ищешь и не можешь найти? Магазинчик графа Ди? Как интересно. Тебе что нужно, собственно – магазин или Ди? Ах, все-таки Ди? Так зачем ты ищешь магазин? Зачем хватаешься за города, словно за рукоять «однорукого бандита» – надеешься, что на этот раз сумеешь дернуть правильно, пирожные выстроятся в ряд, и автомат выплюнет тебе в лоток искомый магазинчик? Ах, все-таки нет? Тогда забудь о городах, Леон. Ищи устье реки. Ищи, где мелькнет хотя бы тень тех, кого невозможно увидеть, где послышится эхо голосов, которые невозможно услышать. Ди придет туда сам.
И потому Леон не мог не обратить внимание на сенсацию. Газеты и телевидение аж захлебывались – в широко известном Тигрином монастыре невесть откуда приблудился совершенно посторонний тигр, да вдобавок еще и уссурийский, хотя взяться ему там среди индонезийских и бенгальских вроде бы неоткуда. То есть это поначалу тигра посчитали уссурийским. Потом кто-то заметил, что жировой прослойки на брюхе нету, а полосы необычно длинные и скорее коричневые, нежели черные. По всем приметам выходило, что тигр не уссурийский даже, а закавказский. Если учесть, что последнего закавказского тигра видели живьем в 1957 году, ничего удивительного, что пресса уже не захлебывалась, а прямо-таки икала и взвизгивала. И уж совсем неудивительно, что Леон Оркотт взял билет на первый же самолет в Таиланд.
Леон ожидал увидеть наплыв туристов. И комариную тучу репортеров, готовых облепить любую новость – тоже. А вот чего он не ожидал, так это полицейских вертолетов. И полицейских автомобилей. И оцепления. И ярко-алой крови на рыжем боку тигра.
Сирены, мигалки, фотовспышки, гомон, вопли…
Двое жилистых полицейских сосредоточенно оттесняли толпу от тощего субъекта с сердитым лицом резиновой обезьянки. Тощий потрясал скованными руками и что-то выкрикивал сорванным высоким голосом. Репортеры старались пропихнуть микрофоны к нему поближе, отталкивая друг друга, а в двух шагах от этого столпотворения широкоплечий парень с профессиональной белозубой улыбкой, живущей как бы своей, независимой от остального лица, жизнью, вещал в объектив:
-- Итак, убийца тигра Прасат Ративатана сделал заявление для прессы. Он говорит, что убил не тигра, а оборотня, и теперь ему все равно, что с ним будет, потому что он исполнил то, что должен. Он говорит, что это последний оборотень в данной местности, и он взял на себя убийство оборотня, потому что закон бездействовал, хотя он, Прасат, неоднократно обращался в полицию с просьбой уничтожить оборотня. Прасат Ративатана шел следом за оборотнем в течение долгих дней, выслеживая его, и наконец настиг в окрестностях Тигриного монастыря. С вами был Ноэль Вест, специальный корреспондент Си-Эн-Эн в Бангкоке.
Ты опоздал, Леон Оркотт.
Спешить больше некуда. Ты безнадежно, непоправимо опоздал. Ди не придет сюда. Ему больше незачем приходить. Дерганый фанатик выстрелил в чудо и убил его. Это был последний закавказский тигр. Он возник из небытия – и ушел в небытие, а ты опоздал. Тебе нечего больше делать здесь. Так почему ты не уходишь прочь, Леон Оркотт? Почему тебе чудится, что ты должен быть здесь? Что изменится, если ты будешь тут торчать, как дорожный указатель? И откуда этот едкий, как мыло, привкус вины? Разве ты мог бы что-то изменить?
Почему ты здесь, Леон Оркотт? Почему ты все еще здесь? Почему ты не можешь уйти?
Леон подошел к оцеплению, быстро показал одному из полицейских свой старый значок – мол, пропусти зарубежного коллегу – и поднырнул под ленту. Главное, вести себя так, будто имеешь право – и никто тебя не прогонит. А Леон не может позволить прогнать себя. Он должен увидеть…
Увидеть залитый кровью рыжий мех. Огромное тело зверя, рухнувшее в прыжке наземь, распростертое в траве. Его пасть, даже не открытую – распяленную последним рычанием.
Его глаза.
Когда-то Леон был скептиком и из сверхъестественного верил разве что в закон, справедливость и Санта-Клауса – впрочем, в Санта-Клауса он перестал верить лет с шести. Но после воздушного корабля привычный мир рухнул, похоронив под своими обломками того Оркотта, который не верил в чудеса -- или, точнее говоря, почти насильно заставлял себя не верить. К тому, прежнему Леону не было возврата, не могло быть. Однако даже тот напрочь позабытый Леон поверил бы, что никакой это не тигр, а самый настоящий оборотень, едва заглянув ему в глаза. А Оркотт нынешний не имел сомнений и вовсе.
Он приопустился на одно колено, нагнулся и заглянул в глаза тигра.
И неизбывная горечь правды хлынула в него.
Не зверь и не человек смотрел на него из угасающей вселенной двойного разума. Лютая бесслезная тоска, боль, для которой нет ни слов, ни стона. Кто я, скажи? Не знаешь? Где на этом свете есть место для меня? Для таких, как я, нет места ни на земле, ни на небе – я житель горизонта, я живу на этой незримой черте, разделяющей миры, но я никогда не вернусь домой, у меня нет больше дома, потому что меня больше нет, я не вернусь на горизонт, там теперь пусто, там никого нет, я был последним, встрепанный дурак в наручниках прав, я последний…
Последний.
Словно во сне, когда уверенность в своей правоте незыблема, Леон протянул руку и положил ее на клык.
И пасть сомкнулась.
Потом была раздирающая боль, совсем иная, чем от ножа или пули. Новые вопли, вспышки и мигалки. Много охов, ахов и ругани. Крики и злобный бухтеж – мол, наглые американцы до того уже обнаглели, что в своей наглости до того дошли, чтобы к умирающим тиграм в пасть нагло совать свои наглые лапы – можно подумать, их американский консул их защитит. Леон не обращал внимания. Спокойно и отрешенно он выслушивал обвинения и вопросы. Да, его имя Леон Оркотт. Да, турист. Нет, не пьян. Нет, не сумасшедший. Нет, наркотиков не употребляет. Да, он сунул руку к тигру в пасть. Нет, он не может внятно сказать, почему и зачем. Да, вероятно на него подействовала окружающая обстановка. Да, он согласен, чтобы ему вычистили рану и сделали перевязку, спасибо. Да, он понимает, что ему следует сделать укол противостолбнячной сыворотки, большое спасибо. Да, безусловно, и антибиотики тоже, спасибо. Нет, он не поедет в больницу. Нет, спасибо, он не поедет в больницу. Да, он понимает. Нет, он не поедет. Да, он готов подписать отказ от дальнейшего лечения. Нет, он не поедет. Нет, он не будет давать интервью. Нет, показания давать он тоже не будет. Нет, он не совершил ничего противоправного. Нет, дать он может только в морду особо наглому репортеру – кто первый желает? Нет, он не поедет в больницу…
Меньше всего Леон желал очутиться в больнице. Потому что если он прав, лучше ему с наступлением темноты оказаться подальше от людей.
А он был прав, и с каждой минутой убеждался в этом все сильнее. Боль в руке унялась сравнительно быстро, хотя кололи ему только антибиотики и сыворотку, но не анальгетики. Едва удрав подальше, едва оставшись в одиночестве, Леон содрал повязку – и почти не удивился, увидев на месте укуса гладкий белый шрам, вокруг которого неуместно торчали остатки кетгута. Снять швы, имея в своем распоряжении только нож и левую руку – адская работа, у Леона ушло на нее почти полчаса и сотни две особо крепких ругательств. Под конец он был мокрым от пота, хоть выжимай. И не только потому, что это больно. Жара тут тоже ни при чем. Он ее и не чувствует почти. Что ему жара, когда во всем его теле то там, то тут мышцы то и дело сводит и мелко подергивает! Разве мускулы спины могут гримасничать? Могут, оказывается, и еще как! Тело просто-напросто отказывается повиноваться, оно бунтует – и его нельзя за это винить. В конце концов, оно привыкло, что по жилам течет кровь. А сейчас ощущение такое, словно по ним струится жаркий сухой песок, обдирая их изнутри. И это почти не больно – в обычном смысле слова. Это всего лишь невыносимо. Так невыносимо, что наизнанку бы вывернуться, только бы утишить мучительную странность, заглушить ее хотя бы даже и болью.
И боль приходит.
Долгожданная, спасительная.
Ноги подламываются, и Леон падает в траву плашмя, рыча от гнева, и царапает землю, оставляя глубокие борозды когтями, и бьет хвостом, и не понимает, не может понять, что это пахнет так пьяняще остро, так горячо, так прохладно, так одуряющее сильно, что это, что с ним, почему он не может встать, он ну никак не может встать, не может выпрямиться, не может идти, чепуха какая, он ведь умеет ходить, это так просто – нужно всего лишь переставлять ноги, сперва правую, а потом левую. Он переставляет ноги, сперва правую, а потом левую, и почему-то падает, неловко падает мордой вперед, навалившись на передние ноги… правильно, они ведь тоже нужны для ходьбы, вот только тело об этом пока не знает, оно еще не выучило урока ходьбы на четырех лапах. Так ходят котята, делающие свои первые шаги – путаясь в лапах, шлепаясь на задницу… нет, Леон Оркотт не котенок, но и он еще не умеет, и сил научиться у него нет, у него вообще ни на что сил нет, он голоден, как никогда в жизни, он даже не представлял себе, что может существовать такой голод, что от голода можно умирать, знал умом, но не представлял, а теперь голодная смерть приблизилась к нему вплотную – врешь, не поддамся, дойду, вот этими вот неуклюжими шагами – дойду! Запах воды зовет и обещает – там можно не только утолить жажду, там можно попытаться поохотиться… ну, или хотя бы лягушек наловить. Жаль, что Леон не французский тигр, ему бы лягушки понравились, вот только французских тигров почему-то не бывает. И оборотней не бывает. А Леон Оркотт есть. И будет. Это я – Леон Оркотт.
Леон поднимает голову, и на три километра вокруг замирает всякий зверь, слыша раскатистое рычание:
-- Ор-р-рр-рр-ркотт!
Утро застигает его упавшим на тропе к водопою – все в том же тигрином теле. Он сейчас встанет. Сейчас. Встанет и пойдет.
Глаза открываются сами, когда соблазнительный запах еды достигает его ноздрей.
Огромная миска, до краев полная еды. Леон знает, что это такое – кошачий корм, точно. Вот тебе и раз! Конечно, тигр тоже кошка – но разве тигров этим кормят? Здесь – кормят. Кошачьим кормом и вареной курицей – чтобы вкус и запах крови не вызывал мыслей о еде. Ну да, лучше бы это была курица – все-таки вареная, привычнее как-то, но… не привередничай, Леон – кто еще ночью был готов лягушек жрать? И вообще – скажи спасибо, что здешние монахи не читали «Винни-Пуха». Не то пришлось бы тебе лакать рыбий жир и пытаться рычанием объяснять, что тигры этого не любят.
Кошачий корм, оказывается, превкусная штука! Особенно когда его много. Сытость разливается по телу блаженной истомой. Хочется закрыть глаза и уснуть. Тигр и заснул бы – но в нем просыпается полицейский. Он-то знает, что истома эта не имеет ничего общего с насыщением.
Наркотики, вот же черт! Ну как не повезло! А что, все логично – дикий приблудный тигр, надо как-то его успокоить, чтобы посмирнее был. Конечно же, ему подсыпали наркоту. Интересно, а остальные здешние тигры тоже под балдой ходят? Очень даже может быть. Уж больно они тихие.
Теперь понятно, как тощий Прасат сумел убить оборотня. Тот просто-напросто наелся наркоты и не смог заметить опасность. Не был он полицейским, что ж поделать. А Леон Оркотт – был!
Он был полицейским, и теперь он мотает башкой и пятится, один прыжок – и миска с едой остается позади, и Леон бежит прочь, откуда только силы взялись, бежит, снова то и дело спотыкаясь, останавливается и снова трясет головой, стараясь вытрясти соблазнительный запах еды из мыслей.
Весь день он проводит, затаившись в зарослях, вновь изнывая от голода. Он все еще слишком слаб, чтобы охотиться. Остаются, очевидно, лягушки и прочая мелкая живность. Зато лягушки хотя бы лысые. Мохнатую добычу Леон есть как-то еще не готов – шерсть во рту, бррр… то есть, конечно, в пасти, но все равно – бррр!
Ночью он выходит из укрытия. Он снова идет к воде – надо напиться и попробовать все-таки кого-то поймать.
Небольшой водопад встречает его серебряным гулом. Этот гул съедает все звуки, и Леон не слышит шагов. Он успевает уловить только запах, несколько запахов, и один из них ему странно знаком. А потом в его бок вонзается шприц-дротик. Миорелаксанты и снотворные. Его все-таки подстерегли.
Ты неудачник, Леон. Ты опять дал себя подстрелить. Каким недотепой был, таким и остался, хоть в человеческом облике, хоть в тигрином. Какими глазами ты посмотришь на том свете на давешнего тигра? Он думал, что ты займешь его место – но горизонт останется пустым. И Ди не придет. Просто ты прибавишь еще сотни три килограмм своего тигриного веса к тяжести утраченного планетой Земля. Да, Ди, именно так – я сдохну, а ты будешь моим голосом, вот только меня это вряд ли утешит и уж точно не оправдает…
Тело не слушается, оно слишком тяжелое, чтобы поднять себя и идти, оно валится на тропу, гулкая чернота сдавливает голову, и сквозь нее еле доносится смутно памятный голос:
-- Я забираю его. Немедленно.
В себя Леон пришел под хорошо знакомый звук. Рев самолетных моторов на взлете. Ну-ну. Странные у тебя глюки, детектив. Нажрался кошачьей еды с наркотой, дал себя подстрелить и накачать опять же какими-то обдолбантами, а теперь тебе в джунглях Таиланда самолеты мерещатся?
Но самолет был самым что ни на есть настоящим. И клетка – тоже. И две миски, с водой и с мясом – тоже.
А возле клетки, держась за ее прутья узкими пальцами, сидел абсолютно настоящий граф Ди. Настолько настоящий, что Леон мигом позабыл и о клетке, и даже о еде. Он только и мог, что уставиться на Ди в безмолвном изумлении. Слишком долго он искал Ди, слишком долго гнался – и теперь, когда его поиски прекратились так внезапно, он все еще бежал внутри себя за тем, чей запах он вдыхал сейчас всем своим существом. Запах его тела, одежды, волос, запах его улыбки…
-- Вы арестованы, мой дорогой детектив, -- улыбнулся Ди.
Леон недовольно взрыкнул. Нет, ну вот что за несправедливость! Сколько раз он мечтал сказать Ди именно эти слова – «вы арестованы» – а что в итоге? И все ему насмешки… ну, погоди, доберусь я до тебя!
-- Вы совершенно не меняетесь, детектив, -- усмехнулся Ди. – Настолько, что это даже удивительно. Возможно, почти божественно. Однако мы еще успеем об этом поговорить. А сейчас – ешьте. Не бойтесь, в эту еду ничего не подмешано. Ешьте. Немедленно.
Леон склонил голову чуть набок, пристально глядя на Ди.
-- Ешьте, -- властно повторил граф. – И слушайте меня внимательно. Вы пока еще не умеете контролировать превращение. Я вас научу. Когда мы доберемся до моего магазинчика, я верну вам человеческий облик. Потом я вас научу менять обличье по желанию, а пока запоминайте. Оборот отнимает энергию, и к тому же тигр весит больше человека – откуда-то ведь должна браться эта лишняя масса. Энергия может превращаться в материю – но много ли ее после этого остается? Поэтому никогда не превращайтесь в тигра натощак. И подкрепляйтесь сразу же после преображения. Возвращение в человеческий облик, напротив, вернет вам энергию, преобразуя в нее лишние килограммы тигриного тела. У вервольфов, кстати, все наоборот, и по той же причине – волк в среднем весит все-таки меньше человека, поэтому, став волком, оборотень стазу чувствует себя сильнее, а вот возвращение в человеческое тело влечет за собой упадок сил. Это вызывает соблазн остаться в звериной форме навсегда, но вам он не грозит… о, вы уже доели? Вот и прекрасно!
Действительно, пока Ди разглагольствовал, Леон, сам того не заметив, уплел все подчистую.
- Теперь я могу надеяться, что вы не умрете от истощения, мой дорогой детектив. Не тревожьтесь, скоро вы вернете себе привычный вид.
Леон сыто фыркнул, закрыл глаза и не открывал их, пока длился полет, пока самолет приземлялся, пока Ди и его живой груз проходили положенные формальности. И лишь когда запахи магазинчика окутали его, Леон поднял веки. Да, это именно магазинчик Ди, тот самый – хотя и пахнет иначе. Нет, не потому, что за минувшие годы что-то изменилось. Просто запомнил эти запахи человек, а обоняет их сейчас тигр. Неужели Леон, став человеком, забудет запахи, внятные тигру? Ведь человек не понимает их, а можно ли запомнить непонятное?
-- Вы задумались, детектив? – тихий голос Ди, казалось, обволакивал тигра со всех сторон. – Воля ваша. Но в таком случае позвольте мне сначала вернуть вас в более подходящее для раздумий тело.
Руки Ди легли на виски тигра.
-- Смотрите мне в глаза, мистер Оркотт.
Отчего бы и не посмотреть? Ты ведь так мечтал об этом, Леон – в глаза этому поганцу беглому посмотреть. И сказать ему, что он…
Вселенная взрывается болью – невыразимой, неназываемой, для этой боли нет названия ни на одном из человеческих языков. И Леон глухо стонет, прижимая руки Ди к своим вискам еще сильнее, чтобы хоть немного унять ее.
-- Успокойтесь, мой дорогой детектив. Сейчас вам станет легче. Это только поначалу так ужасно. Когда вы научитесь, больно не будет.
Можно подумать, сейчас от этого легче.
Леона бьет ледяная дрожь, и он старается сцепить зубы, чтобы не стучали. Детектив с лязгающими зубами, то-то радости!
-- Накиньте это. Прошу вас.
Чеонгсам графа делает вид Леона окончательно идиотским. Он узок Леону, особенно в плечах, и короток. Голые длинные ноги торчат наружу, делая Леона похожим на какую-то голенастую птицу. И руки торчат наружу из рукавов почти по локоть. Они выглядят нелепыми, незнакомыми, чужими, за двое суток Леон почти разучился ими пользоваться, и он едва не роняет чашку с дымящимся ароматным чаем.
-- Пейте, Леон.
Леон хочет было возразить, но почему-то покорно глотает приторную гадость. То есть он раньше считал, что это гадость. А сейчас чай, доведенный Ди по его всегдашнему обыкновению почти до состояния сиропа, имеет божественный вкус. Он хмелит, как виски, подкрепляет, как пиво, и освежает, как ледяной мохито. Леон с блаженным стоном опустошает кружку в три огромных глотка и моляще выдыхает:
-- Еще можно?
-- Нет, -- усмехается Ди. – Не можно, а нужно.
И в руки Леона ложится еще одна кружка.
-- Странно, -- произносит Леон, расправившись со второй порцией чая. – Никогда не любил приторного…
-- Ничего странного, -- пожимает плечом Ди. – После оборота вам нужен сахар. Это своего рода «быстрая энергия». Только не забывайте есть побольше продуктов, богатых витаминами группы В, чтобы его уравновесить.
-- Рациональная диета для оборотня, да? Благодарствую за заботу! Я тебе что, морская свинка? Хомяк? – взрывается Леон. – Новая зверюшка в твоем магазине? И кому ты меня продашь?
-- Ну что вы, мой дорогой детектив. Какая же вы морская свинка или хомяк, помилуйте! Вы – тигр. И я ни за что с вами больше не расстанусь.
И в его голосе – впервые за все время, что они знакомы – звучит такая неподдельная искренность, что на мгновение Леон даже теряется. Но только на мгновение.
-- Что, соскучился без меня? – ядовито спрашивает он. – Некого было дураком выставлять?
Ди вздыхает.
-- Вообще-то, дорогой детектив, это не моя, а исключительно ваша заслуга. У вас просто редкостный талант попадать в различные истории. Вот хотя бы сейчас – ну как вас угораздило?
Леон останавливается и смотрит на него долгим неверящим взглядом.
-- Как меня угораздило? – медленно переспрашивает он ласковым опасным голосом.
-- Да, -- невозмутимо подтверждает Ди. – Именно. Почему вы это сделали?
-- Потому что он был последний, -- жестко отвечает Леон.
И теперь уже Ди в свой черед замирает, изумленно глядя на Леона и позабыв не только как улыбаться, но даже, кажется, и как дышать.
-- Он был последний! – кричит Леон. – Понимаешь, последний! Один он был! Совсем один! И никто ему не помог – слышишь, ты! Никто! Как меня угораздило? Нет – это ты где шлялся?! Где тебя носило, ками драный, а? Он шел за помощью, и никто ему не помог, никто! Ты не пришел, и он погиб, и никто его не спас! Почему ты не пришел к нему? Почему оставил умирать? Ну, наплевать тебе на людей, ладно, допустим – но он-то не человек! Почему ты не пришел? Да кто ты такой после этого?! Воплощение тех, кого невозможно увидеть? Голос тех, кого невозможно услышать? Да?! Черта с два, Ди – ты его бросил! Это я – его голос и воплощение! Я – а не ты! Так и запомни!
Он заставляет себя замолчать, потому что понимает, что еще мгновение, и он сорвется не просто на крик, а на что-то жуткое, невообразимое, он силком отправляет вглубь уже клубящееся в глотке рычание и отворачивается, чтобы не смотреть на мерзавца Ди – и потому не видит, как Ди улыбается, не видит, сколько рвущей душу нежности в его улыбке, сколько надежды и робкого пока еще счастья.
-- Вы меня удивляете, мой дорогой детектив, -- тихо произносит он. – Из всех способов стать божеством вы избрали самый занятный. Впрочем, это вполне в вашем духе… Леон.
Оркотт мгновенно оборачивается.
-- Стать КЕМ? – с трудом выталкивает он из себя.
-- Божеством, -- улыбается Ди. – Ками. Я и в самом деле опоздал. Но вы отлично заменили меня. Теперь у оборотней есть свой ками. Это вы, Леон.
Новоиспеченный бог потрясенно выдыхает и садится мимо стула.
-- И что теперь? – растерянно произносит он. – Мои мохнатые подопечные будут мне молиться и приносить мне в жертву охотничью добычу? Так, что ли?
Ди от души хохочет.
-- Ну, это навряд ли. Разве что вы очень захотите.
-- Не захочу, -- бурчит Леон, чувствуя, что у него горят уши. Ну вот, опять выставил себя невесть кем, опять чушь спорол, да что же это такое…
-- Быть ками не слишком-то легко, -- говорит Ди, протягивая Леону руку и помогая подняться с пола. – Но я вас научу. С вашим чувством ответственности и желанием защитить и спасти у вас отлично все получится. Только надо будет привести вас в достойный вид.
-- Достойный вид – это как у тебя? – возмущенно интересуется Леон. – Да ни за что! В жизни ничего подобного не носил – и не собираюсь.
-- А что собираетесь? Леон, ками в джинсах – это немыслимо. Наши коллеги просто дар речи потеряют, ручаюсь.
-- Так… чует мое сердце, опять все начинается по новой. Начальство с претензиями, сослуживцы с подколками и никаких отпусков… ну да, какой же у бога может быть отпуск… Ладно, ради коллег я согласен надеть галстук. И не более того!
-- Ками в галстуке – это немыслимо. – Глаза Ди откровенно смеются. – И наши коллеги, безусловно, потеряют дар речи. Но… если вдуматься, им полезно немного помолчать.
Он кладет руки на плечи Леона и смотрит ему в глаза.
-- Ради такого зрелища я сам буду завязывать вам галстук.
-- А ты умеешь?
-- Но ведь ты научишь меня, правда?
Оказывается, счастье бывает и таким – поутру повязывать галстук ками оборотней. Недавнему человеку. Дорогому детективу. Леону Оркотту. Боги не должны любить людей. Их любовь убивает смертных. Когда-то об этом знали даже европейские варвары – они еще помнили, как сгорела Семела, когда Зевс явил ей себя во всем блеске своего могущества. Это случилось бы и без ее необдуманной просьбы – потому что долго сдержать натуру невозможно. Именно поэтому Ди менял города, как изношенную одежду – чтобы уйти от привязанностей. Чтобы не позволить им стать любовью. Он не может испытывать человеческих чувств – только божественные, а они убивают людей. Он не хотел убивать Леона Оркотта. А теперь уже и не убьет. Потому что Леон Оркотт – голос и воплощение тех, кого люди называют оборотнями, ками Двуединых. Яростный, нелепый, честный, храбрый, непрошибаемо упрямый, восхитительный, опрометчивый, способный парой слов довести до белого каления, сердечный, добрый, великодушный. Единственный на целом свете. Леон Оркотт.
И Ди будет повязывать ему галстук каждое утро.
В конце концов, двое ками тоже имеют право на простое человеческое счастье.
рейтинг: от G до PG-13
Ситуация 9: в процессе поиска Ди Леон стал оборотнем, и Ди находит его сам, помогая освоиться с этим новым состоянием
читать дальшеTIGER, TIGER, BURNING BRIGHT
Нельзя сказать, что в знаменитый Тигриный монастырь Леона Оркотта занесла нелегкая. Нет, он отправился туда по своей доброй воле. И не наобум отправился, а после долгих размышлений. В конце концов, детектив должен уметь и размышлять, а не только бегать. Леон уже набегался – Токио, Мадрид, Бухарест, Дели, Копенгаген, Шанхай, Ливерпуль… сколько можно нестись опрометью, как ослик за морковкой! Пора уже остановиться, перевести дух и припомнить, что гоняться за преступником – удел неудачников, а истинные профессионалы подкарауливают объект, зная заранее, куда он придет. Не плетутся у событий в хвосте, а упреждают их, оказываясь на шаг впереди. Кто ты, Леон Оркотт – неудачник или профессионал?
Легко сказать – просчитай противника! Но как можно просчитать графа Ди? Как вычислить божество? Как остановить волну? Как поймать ветер?
Волна разбивается о скалу. Ветер стихает в лесу. Ни вода, ни ветер не свободны. Река течет по руслу, детектив – так не гоняйся за волной, а встань у устья, и волна сама придет к тебе. Еще как придет, куда ж ей деться – вспять ведь не потечет! Твою волну зовут граф Ди. Воплощение тех, кого невозможно увидеть. Голос тех, кого невозможно услышать. Вся тяжесть утраченного планетой Земля. Что ты ищешь в больших городах, Леон Оркотт, ищешь и не можешь найти? Магазинчик графа Ди? Как интересно. Тебе что нужно, собственно – магазин или Ди? Ах, все-таки Ди? Так зачем ты ищешь магазин? Зачем хватаешься за города, словно за рукоять «однорукого бандита» – надеешься, что на этот раз сумеешь дернуть правильно, пирожные выстроятся в ряд, и автомат выплюнет тебе в лоток искомый магазинчик? Ах, все-таки нет? Тогда забудь о городах, Леон. Ищи устье реки. Ищи, где мелькнет хотя бы тень тех, кого невозможно увидеть, где послышится эхо голосов, которые невозможно услышать. Ди придет туда сам.
И потому Леон не мог не обратить внимание на сенсацию. Газеты и телевидение аж захлебывались – в широко известном Тигрином монастыре невесть откуда приблудился совершенно посторонний тигр, да вдобавок еще и уссурийский, хотя взяться ему там среди индонезийских и бенгальских вроде бы неоткуда. То есть это поначалу тигра посчитали уссурийским. Потом кто-то заметил, что жировой прослойки на брюхе нету, а полосы необычно длинные и скорее коричневые, нежели черные. По всем приметам выходило, что тигр не уссурийский даже, а закавказский. Если учесть, что последнего закавказского тигра видели живьем в 1957 году, ничего удивительного, что пресса уже не захлебывалась, а прямо-таки икала и взвизгивала. И уж совсем неудивительно, что Леон Оркотт взял билет на первый же самолет в Таиланд.
Леон ожидал увидеть наплыв туристов. И комариную тучу репортеров, готовых облепить любую новость – тоже. А вот чего он не ожидал, так это полицейских вертолетов. И полицейских автомобилей. И оцепления. И ярко-алой крови на рыжем боку тигра.
Сирены, мигалки, фотовспышки, гомон, вопли…
Двое жилистых полицейских сосредоточенно оттесняли толпу от тощего субъекта с сердитым лицом резиновой обезьянки. Тощий потрясал скованными руками и что-то выкрикивал сорванным высоким голосом. Репортеры старались пропихнуть микрофоны к нему поближе, отталкивая друг друга, а в двух шагах от этого столпотворения широкоплечий парень с профессиональной белозубой улыбкой, живущей как бы своей, независимой от остального лица, жизнью, вещал в объектив:
-- Итак, убийца тигра Прасат Ративатана сделал заявление для прессы. Он говорит, что убил не тигра, а оборотня, и теперь ему все равно, что с ним будет, потому что он исполнил то, что должен. Он говорит, что это последний оборотень в данной местности, и он взял на себя убийство оборотня, потому что закон бездействовал, хотя он, Прасат, неоднократно обращался в полицию с просьбой уничтожить оборотня. Прасат Ративатана шел следом за оборотнем в течение долгих дней, выслеживая его, и наконец настиг в окрестностях Тигриного монастыря. С вами был Ноэль Вест, специальный корреспондент Си-Эн-Эн в Бангкоке.
Ты опоздал, Леон Оркотт.
Спешить больше некуда. Ты безнадежно, непоправимо опоздал. Ди не придет сюда. Ему больше незачем приходить. Дерганый фанатик выстрелил в чудо и убил его. Это был последний закавказский тигр. Он возник из небытия – и ушел в небытие, а ты опоздал. Тебе нечего больше делать здесь. Так почему ты не уходишь прочь, Леон Оркотт? Почему тебе чудится, что ты должен быть здесь? Что изменится, если ты будешь тут торчать, как дорожный указатель? И откуда этот едкий, как мыло, привкус вины? Разве ты мог бы что-то изменить?
Почему ты здесь, Леон Оркотт? Почему ты все еще здесь? Почему ты не можешь уйти?
Леон подошел к оцеплению, быстро показал одному из полицейских свой старый значок – мол, пропусти зарубежного коллегу – и поднырнул под ленту. Главное, вести себя так, будто имеешь право – и никто тебя не прогонит. А Леон не может позволить прогнать себя. Он должен увидеть…
Увидеть залитый кровью рыжий мех. Огромное тело зверя, рухнувшее в прыжке наземь, распростертое в траве. Его пасть, даже не открытую – распяленную последним рычанием.
Его глаза.
Когда-то Леон был скептиком и из сверхъестественного верил разве что в закон, справедливость и Санта-Клауса – впрочем, в Санта-Клауса он перестал верить лет с шести. Но после воздушного корабля привычный мир рухнул, похоронив под своими обломками того Оркотта, который не верил в чудеса -- или, точнее говоря, почти насильно заставлял себя не верить. К тому, прежнему Леону не было возврата, не могло быть. Однако даже тот напрочь позабытый Леон поверил бы, что никакой это не тигр, а самый настоящий оборотень, едва заглянув ему в глаза. А Оркотт нынешний не имел сомнений и вовсе.
Он приопустился на одно колено, нагнулся и заглянул в глаза тигра.
И неизбывная горечь правды хлынула в него.
Не зверь и не человек смотрел на него из угасающей вселенной двойного разума. Лютая бесслезная тоска, боль, для которой нет ни слов, ни стона. Кто я, скажи? Не знаешь? Где на этом свете есть место для меня? Для таких, как я, нет места ни на земле, ни на небе – я житель горизонта, я живу на этой незримой черте, разделяющей миры, но я никогда не вернусь домой, у меня нет больше дома, потому что меня больше нет, я не вернусь на горизонт, там теперь пусто, там никого нет, я был последним, встрепанный дурак в наручниках прав, я последний…
Последний.
Словно во сне, когда уверенность в своей правоте незыблема, Леон протянул руку и положил ее на клык.
И пасть сомкнулась.
Потом была раздирающая боль, совсем иная, чем от ножа или пули. Новые вопли, вспышки и мигалки. Много охов, ахов и ругани. Крики и злобный бухтеж – мол, наглые американцы до того уже обнаглели, что в своей наглости до того дошли, чтобы к умирающим тиграм в пасть нагло совать свои наглые лапы – можно подумать, их американский консул их защитит. Леон не обращал внимания. Спокойно и отрешенно он выслушивал обвинения и вопросы. Да, его имя Леон Оркотт. Да, турист. Нет, не пьян. Нет, не сумасшедший. Нет, наркотиков не употребляет. Да, он сунул руку к тигру в пасть. Нет, он не может внятно сказать, почему и зачем. Да, вероятно на него подействовала окружающая обстановка. Да, он согласен, чтобы ему вычистили рану и сделали перевязку, спасибо. Да, он понимает, что ему следует сделать укол противостолбнячной сыворотки, большое спасибо. Да, безусловно, и антибиотики тоже, спасибо. Нет, он не поедет в больницу. Нет, спасибо, он не поедет в больницу. Да, он понимает. Нет, он не поедет. Да, он готов подписать отказ от дальнейшего лечения. Нет, он не поедет. Нет, он не будет давать интервью. Нет, показания давать он тоже не будет. Нет, он не совершил ничего противоправного. Нет, дать он может только в морду особо наглому репортеру – кто первый желает? Нет, он не поедет в больницу…
Меньше всего Леон желал очутиться в больнице. Потому что если он прав, лучше ему с наступлением темноты оказаться подальше от людей.
А он был прав, и с каждой минутой убеждался в этом все сильнее. Боль в руке унялась сравнительно быстро, хотя кололи ему только антибиотики и сыворотку, но не анальгетики. Едва удрав подальше, едва оставшись в одиночестве, Леон содрал повязку – и почти не удивился, увидев на месте укуса гладкий белый шрам, вокруг которого неуместно торчали остатки кетгута. Снять швы, имея в своем распоряжении только нож и левую руку – адская работа, у Леона ушло на нее почти полчаса и сотни две особо крепких ругательств. Под конец он был мокрым от пота, хоть выжимай. И не только потому, что это больно. Жара тут тоже ни при чем. Он ее и не чувствует почти. Что ему жара, когда во всем его теле то там, то тут мышцы то и дело сводит и мелко подергивает! Разве мускулы спины могут гримасничать? Могут, оказывается, и еще как! Тело просто-напросто отказывается повиноваться, оно бунтует – и его нельзя за это винить. В конце концов, оно привыкло, что по жилам течет кровь. А сейчас ощущение такое, словно по ним струится жаркий сухой песок, обдирая их изнутри. И это почти не больно – в обычном смысле слова. Это всего лишь невыносимо. Так невыносимо, что наизнанку бы вывернуться, только бы утишить мучительную странность, заглушить ее хотя бы даже и болью.
И боль приходит.
Долгожданная, спасительная.
Ноги подламываются, и Леон падает в траву плашмя, рыча от гнева, и царапает землю, оставляя глубокие борозды когтями, и бьет хвостом, и не понимает, не может понять, что это пахнет так пьяняще остро, так горячо, так прохладно, так одуряющее сильно, что это, что с ним, почему он не может встать, он ну никак не может встать, не может выпрямиться, не может идти, чепуха какая, он ведь умеет ходить, это так просто – нужно всего лишь переставлять ноги, сперва правую, а потом левую. Он переставляет ноги, сперва правую, а потом левую, и почему-то падает, неловко падает мордой вперед, навалившись на передние ноги… правильно, они ведь тоже нужны для ходьбы, вот только тело об этом пока не знает, оно еще не выучило урока ходьбы на четырех лапах. Так ходят котята, делающие свои первые шаги – путаясь в лапах, шлепаясь на задницу… нет, Леон Оркотт не котенок, но и он еще не умеет, и сил научиться у него нет, у него вообще ни на что сил нет, он голоден, как никогда в жизни, он даже не представлял себе, что может существовать такой голод, что от голода можно умирать, знал умом, но не представлял, а теперь голодная смерть приблизилась к нему вплотную – врешь, не поддамся, дойду, вот этими вот неуклюжими шагами – дойду! Запах воды зовет и обещает – там можно не только утолить жажду, там можно попытаться поохотиться… ну, или хотя бы лягушек наловить. Жаль, что Леон не французский тигр, ему бы лягушки понравились, вот только французских тигров почему-то не бывает. И оборотней не бывает. А Леон Оркотт есть. И будет. Это я – Леон Оркотт.
Леон поднимает голову, и на три километра вокруг замирает всякий зверь, слыша раскатистое рычание:
-- Ор-р-рр-рр-ркотт!
Утро застигает его упавшим на тропе к водопою – все в том же тигрином теле. Он сейчас встанет. Сейчас. Встанет и пойдет.
Глаза открываются сами, когда соблазнительный запах еды достигает его ноздрей.
Огромная миска, до краев полная еды. Леон знает, что это такое – кошачий корм, точно. Вот тебе и раз! Конечно, тигр тоже кошка – но разве тигров этим кормят? Здесь – кормят. Кошачьим кормом и вареной курицей – чтобы вкус и запах крови не вызывал мыслей о еде. Ну да, лучше бы это была курица – все-таки вареная, привычнее как-то, но… не привередничай, Леон – кто еще ночью был готов лягушек жрать? И вообще – скажи спасибо, что здешние монахи не читали «Винни-Пуха». Не то пришлось бы тебе лакать рыбий жир и пытаться рычанием объяснять, что тигры этого не любят.
Кошачий корм, оказывается, превкусная штука! Особенно когда его много. Сытость разливается по телу блаженной истомой. Хочется закрыть глаза и уснуть. Тигр и заснул бы – но в нем просыпается полицейский. Он-то знает, что истома эта не имеет ничего общего с насыщением.
Наркотики, вот же черт! Ну как не повезло! А что, все логично – дикий приблудный тигр, надо как-то его успокоить, чтобы посмирнее был. Конечно же, ему подсыпали наркоту. Интересно, а остальные здешние тигры тоже под балдой ходят? Очень даже может быть. Уж больно они тихие.
Теперь понятно, как тощий Прасат сумел убить оборотня. Тот просто-напросто наелся наркоты и не смог заметить опасность. Не был он полицейским, что ж поделать. А Леон Оркотт – был!
Он был полицейским, и теперь он мотает башкой и пятится, один прыжок – и миска с едой остается позади, и Леон бежит прочь, откуда только силы взялись, бежит, снова то и дело спотыкаясь, останавливается и снова трясет головой, стараясь вытрясти соблазнительный запах еды из мыслей.
Весь день он проводит, затаившись в зарослях, вновь изнывая от голода. Он все еще слишком слаб, чтобы охотиться. Остаются, очевидно, лягушки и прочая мелкая живность. Зато лягушки хотя бы лысые. Мохнатую добычу Леон есть как-то еще не готов – шерсть во рту, бррр… то есть, конечно, в пасти, но все равно – бррр!
Ночью он выходит из укрытия. Он снова идет к воде – надо напиться и попробовать все-таки кого-то поймать.
Небольшой водопад встречает его серебряным гулом. Этот гул съедает все звуки, и Леон не слышит шагов. Он успевает уловить только запах, несколько запахов, и один из них ему странно знаком. А потом в его бок вонзается шприц-дротик. Миорелаксанты и снотворные. Его все-таки подстерегли.
Ты неудачник, Леон. Ты опять дал себя подстрелить. Каким недотепой был, таким и остался, хоть в человеческом облике, хоть в тигрином. Какими глазами ты посмотришь на том свете на давешнего тигра? Он думал, что ты займешь его место – но горизонт останется пустым. И Ди не придет. Просто ты прибавишь еще сотни три килограмм своего тигриного веса к тяжести утраченного планетой Земля. Да, Ди, именно так – я сдохну, а ты будешь моим голосом, вот только меня это вряд ли утешит и уж точно не оправдает…
Тело не слушается, оно слишком тяжелое, чтобы поднять себя и идти, оно валится на тропу, гулкая чернота сдавливает голову, и сквозь нее еле доносится смутно памятный голос:
-- Я забираю его. Немедленно.
В себя Леон пришел под хорошо знакомый звук. Рев самолетных моторов на взлете. Ну-ну. Странные у тебя глюки, детектив. Нажрался кошачьей еды с наркотой, дал себя подстрелить и накачать опять же какими-то обдолбантами, а теперь тебе в джунглях Таиланда самолеты мерещатся?
Но самолет был самым что ни на есть настоящим. И клетка – тоже. И две миски, с водой и с мясом – тоже.
А возле клетки, держась за ее прутья узкими пальцами, сидел абсолютно настоящий граф Ди. Настолько настоящий, что Леон мигом позабыл и о клетке, и даже о еде. Он только и мог, что уставиться на Ди в безмолвном изумлении. Слишком долго он искал Ди, слишком долго гнался – и теперь, когда его поиски прекратились так внезапно, он все еще бежал внутри себя за тем, чей запах он вдыхал сейчас всем своим существом. Запах его тела, одежды, волос, запах его улыбки…
-- Вы арестованы, мой дорогой детектив, -- улыбнулся Ди.
Леон недовольно взрыкнул. Нет, ну вот что за несправедливость! Сколько раз он мечтал сказать Ди именно эти слова – «вы арестованы» – а что в итоге? И все ему насмешки… ну, погоди, доберусь я до тебя!
-- Вы совершенно не меняетесь, детектив, -- усмехнулся Ди. – Настолько, что это даже удивительно. Возможно, почти божественно. Однако мы еще успеем об этом поговорить. А сейчас – ешьте. Не бойтесь, в эту еду ничего не подмешано. Ешьте. Немедленно.
Леон склонил голову чуть набок, пристально глядя на Ди.
-- Ешьте, -- властно повторил граф. – И слушайте меня внимательно. Вы пока еще не умеете контролировать превращение. Я вас научу. Когда мы доберемся до моего магазинчика, я верну вам человеческий облик. Потом я вас научу менять обличье по желанию, а пока запоминайте. Оборот отнимает энергию, и к тому же тигр весит больше человека – откуда-то ведь должна браться эта лишняя масса. Энергия может превращаться в материю – но много ли ее после этого остается? Поэтому никогда не превращайтесь в тигра натощак. И подкрепляйтесь сразу же после преображения. Возвращение в человеческий облик, напротив, вернет вам энергию, преобразуя в нее лишние килограммы тигриного тела. У вервольфов, кстати, все наоборот, и по той же причине – волк в среднем весит все-таки меньше человека, поэтому, став волком, оборотень стазу чувствует себя сильнее, а вот возвращение в человеческое тело влечет за собой упадок сил. Это вызывает соблазн остаться в звериной форме навсегда, но вам он не грозит… о, вы уже доели? Вот и прекрасно!
Действительно, пока Ди разглагольствовал, Леон, сам того не заметив, уплел все подчистую.
- Теперь я могу надеяться, что вы не умрете от истощения, мой дорогой детектив. Не тревожьтесь, скоро вы вернете себе привычный вид.
Леон сыто фыркнул, закрыл глаза и не открывал их, пока длился полет, пока самолет приземлялся, пока Ди и его живой груз проходили положенные формальности. И лишь когда запахи магазинчика окутали его, Леон поднял веки. Да, это именно магазинчик Ди, тот самый – хотя и пахнет иначе. Нет, не потому, что за минувшие годы что-то изменилось. Просто запомнил эти запахи человек, а обоняет их сейчас тигр. Неужели Леон, став человеком, забудет запахи, внятные тигру? Ведь человек не понимает их, а можно ли запомнить непонятное?
-- Вы задумались, детектив? – тихий голос Ди, казалось, обволакивал тигра со всех сторон. – Воля ваша. Но в таком случае позвольте мне сначала вернуть вас в более подходящее для раздумий тело.
Руки Ди легли на виски тигра.
-- Смотрите мне в глаза, мистер Оркотт.
Отчего бы и не посмотреть? Ты ведь так мечтал об этом, Леон – в глаза этому поганцу беглому посмотреть. И сказать ему, что он…
Вселенная взрывается болью – невыразимой, неназываемой, для этой боли нет названия ни на одном из человеческих языков. И Леон глухо стонет, прижимая руки Ди к своим вискам еще сильнее, чтобы хоть немного унять ее.
-- Успокойтесь, мой дорогой детектив. Сейчас вам станет легче. Это только поначалу так ужасно. Когда вы научитесь, больно не будет.
Можно подумать, сейчас от этого легче.
Леона бьет ледяная дрожь, и он старается сцепить зубы, чтобы не стучали. Детектив с лязгающими зубами, то-то радости!
-- Накиньте это. Прошу вас.
Чеонгсам графа делает вид Леона окончательно идиотским. Он узок Леону, особенно в плечах, и короток. Голые длинные ноги торчат наружу, делая Леона похожим на какую-то голенастую птицу. И руки торчат наружу из рукавов почти по локоть. Они выглядят нелепыми, незнакомыми, чужими, за двое суток Леон почти разучился ими пользоваться, и он едва не роняет чашку с дымящимся ароматным чаем.
-- Пейте, Леон.
Леон хочет было возразить, но почему-то покорно глотает приторную гадость. То есть он раньше считал, что это гадость. А сейчас чай, доведенный Ди по его всегдашнему обыкновению почти до состояния сиропа, имеет божественный вкус. Он хмелит, как виски, подкрепляет, как пиво, и освежает, как ледяной мохито. Леон с блаженным стоном опустошает кружку в три огромных глотка и моляще выдыхает:
-- Еще можно?
-- Нет, -- усмехается Ди. – Не можно, а нужно.
И в руки Леона ложится еще одна кружка.
-- Странно, -- произносит Леон, расправившись со второй порцией чая. – Никогда не любил приторного…
-- Ничего странного, -- пожимает плечом Ди. – После оборота вам нужен сахар. Это своего рода «быстрая энергия». Только не забывайте есть побольше продуктов, богатых витаминами группы В, чтобы его уравновесить.
-- Рациональная диета для оборотня, да? Благодарствую за заботу! Я тебе что, морская свинка? Хомяк? – взрывается Леон. – Новая зверюшка в твоем магазине? И кому ты меня продашь?
-- Ну что вы, мой дорогой детектив. Какая же вы морская свинка или хомяк, помилуйте! Вы – тигр. И я ни за что с вами больше не расстанусь.
И в его голосе – впервые за все время, что они знакомы – звучит такая неподдельная искренность, что на мгновение Леон даже теряется. Но только на мгновение.
-- Что, соскучился без меня? – ядовито спрашивает он. – Некого было дураком выставлять?
Ди вздыхает.
-- Вообще-то, дорогой детектив, это не моя, а исключительно ваша заслуга. У вас просто редкостный талант попадать в различные истории. Вот хотя бы сейчас – ну как вас угораздило?
Леон останавливается и смотрит на него долгим неверящим взглядом.
-- Как меня угораздило? – медленно переспрашивает он ласковым опасным голосом.
-- Да, -- невозмутимо подтверждает Ди. – Именно. Почему вы это сделали?
-- Потому что он был последний, -- жестко отвечает Леон.
И теперь уже Ди в свой черед замирает, изумленно глядя на Леона и позабыв не только как улыбаться, но даже, кажется, и как дышать.
-- Он был последний! – кричит Леон. – Понимаешь, последний! Один он был! Совсем один! И никто ему не помог – слышишь, ты! Никто! Как меня угораздило? Нет – это ты где шлялся?! Где тебя носило, ками драный, а? Он шел за помощью, и никто ему не помог, никто! Ты не пришел, и он погиб, и никто его не спас! Почему ты не пришел к нему? Почему оставил умирать? Ну, наплевать тебе на людей, ладно, допустим – но он-то не человек! Почему ты не пришел? Да кто ты такой после этого?! Воплощение тех, кого невозможно увидеть? Голос тех, кого невозможно услышать? Да?! Черта с два, Ди – ты его бросил! Это я – его голос и воплощение! Я – а не ты! Так и запомни!
Он заставляет себя замолчать, потому что понимает, что еще мгновение, и он сорвется не просто на крик, а на что-то жуткое, невообразимое, он силком отправляет вглубь уже клубящееся в глотке рычание и отворачивается, чтобы не смотреть на мерзавца Ди – и потому не видит, как Ди улыбается, не видит, сколько рвущей душу нежности в его улыбке, сколько надежды и робкого пока еще счастья.
-- Вы меня удивляете, мой дорогой детектив, -- тихо произносит он. – Из всех способов стать божеством вы избрали самый занятный. Впрочем, это вполне в вашем духе… Леон.
Оркотт мгновенно оборачивается.
-- Стать КЕМ? – с трудом выталкивает он из себя.
-- Божеством, -- улыбается Ди. – Ками. Я и в самом деле опоздал. Но вы отлично заменили меня. Теперь у оборотней есть свой ками. Это вы, Леон.
Новоиспеченный бог потрясенно выдыхает и садится мимо стула.
-- И что теперь? – растерянно произносит он. – Мои мохнатые подопечные будут мне молиться и приносить мне в жертву охотничью добычу? Так, что ли?
Ди от души хохочет.
-- Ну, это навряд ли. Разве что вы очень захотите.
-- Не захочу, -- бурчит Леон, чувствуя, что у него горят уши. Ну вот, опять выставил себя невесть кем, опять чушь спорол, да что же это такое…
-- Быть ками не слишком-то легко, -- говорит Ди, протягивая Леону руку и помогая подняться с пола. – Но я вас научу. С вашим чувством ответственности и желанием защитить и спасти у вас отлично все получится. Только надо будет привести вас в достойный вид.
-- Достойный вид – это как у тебя? – возмущенно интересуется Леон. – Да ни за что! В жизни ничего подобного не носил – и не собираюсь.
-- А что собираетесь? Леон, ками в джинсах – это немыслимо. Наши коллеги просто дар речи потеряют, ручаюсь.
-- Так… чует мое сердце, опять все начинается по новой. Начальство с претензиями, сослуживцы с подколками и никаких отпусков… ну да, какой же у бога может быть отпуск… Ладно, ради коллег я согласен надеть галстук. И не более того!
-- Ками в галстуке – это немыслимо. – Глаза Ди откровенно смеются. – И наши коллеги, безусловно, потеряют дар речи. Но… если вдуматься, им полезно немного помолчать.
Он кладет руки на плечи Леона и смотрит ему в глаза.
-- Ради такого зрелища я сам буду завязывать вам галстук.
-- А ты умеешь?
-- Но ведь ты научишь меня, правда?
Оказывается, счастье бывает и таким – поутру повязывать галстук ками оборотней. Недавнему человеку. Дорогому детективу. Леону Оркотту. Боги не должны любить людей. Их любовь убивает смертных. Когда-то об этом знали даже европейские варвары – они еще помнили, как сгорела Семела, когда Зевс явил ей себя во всем блеске своего могущества. Это случилось бы и без ее необдуманной просьбы – потому что долго сдержать натуру невозможно. Именно поэтому Ди менял города, как изношенную одежду – чтобы уйти от привязанностей. Чтобы не позволить им стать любовью. Он не может испытывать человеческих чувств – только божественные, а они убивают людей. Он не хотел убивать Леона Оркотта. А теперь уже и не убьет. Потому что Леон Оркотт – голос и воплощение тех, кого люди называют оборотнями, ками Двуединых. Яростный, нелепый, честный, храбрый, непрошибаемо упрямый, восхитительный, опрометчивый, способный парой слов довести до белого каления, сердечный, добрый, великодушный. Единственный на целом свете. Леон Оркотт.
И Ди будет повязывать ему галстук каждое утро.
В конце концов, двое ками тоже имеют право на простое человеческое счастье.
Вопрос: Как вы оцениваете эту работу?
| 1. 1 | 4 | (10.81%) | |
| 2. 2 | 0 | (0%) | |
| 3. 3 | 0 | (0%) | |
| 4. 4 | 0 | (0%) | |
| 5. 5 | 0 | (0%) | |
| 6. 6 | 0 | (0%) | |
| 7. 7 | 0 | (0%) | |
| 8. 8 | 4 | (10.81%) | |
| 9. 9 | 1 | (2.7%) | |
| 10. 10 | 28 | (75.68%) | |
| Всего: | 37 | ||
@темы: Весенняя перестрелка - 2013
-
-
30.03.2013 в 23:29-
-
31.03.2013 в 00:40- Он был последний! – кричит Леон. – Понимаешь, последний! Один он был! Совсем один! И никто ему не помог – слышишь, ты! Никто! Как меня угораздило? Нет – это ты где шлялся?! Где тебя носило, ками драный, а? Он шел за помощью, и никто ему не помог, никто! Ты не пришел, и он погиб, и никто его не спас!
Очень правильный и настоящий Леон.