Команда "Другие миры", тема №10

[PSOHfest]

Автор:  Wotton
Название: Эмпатия (Тема 10: Любовь сильнее биологии, граф Ди.)
Рейтинг: PG
Жанр: Стихотворение в прозе
Пейринг: Веска, Ди-2
Примечания: Стихотворение в прозе. Бойтесь.

Следуй за ритмом

ЭМПАТИЯ
Он коснулся прохладными пальцами моего разгоряченного лба, и я жадно принялся ловить каждую каплю холода, исходящего от него. У него плохо получалось утешать и сочувствовать – я и сам этого толком не умел, но вот в такие моменты, когда он точно знал, что предмет его жалости умрет, его сочувствие становилось искренним – скорее всего от того, что сочувствовал он в первую очередь самому себе. Как же так – я уйду, а он останется один. Вопиющая несправедливость! Хамство с моей стороны – умереть у него на руках именно в тот момент, когда я оказался вдруг так ему важен.
Еще полсекунды, и с уст его сорвется укор или глупая банальность вроде тех, что шептали друг другу умирающие герои шекспировских пьес. Для меня одного такой бури страстей слишком много.
Я мог лишь, задыхаясь, смеяться над ним – впервые после стольких лет никчемных поисков и метаний, после стольких ночей, когда лишь одно слово «ненавижу» помогало мне поддерживать жизнь в собственном теле, я смог посмеяться над ним – над тем, как иронично все вышло, над тем, как глупо трогательно он сейчас выглядел, даже над тем, какие нелепые образы он посылал в мое сознание, пытаясь оправдаться.
Я видел, как он открыл бутылку пива, ударив крышкой по подлокотнику кресла – на полированной поверхности остался уродливый светлый скол – уже седьмой – как ракета никогда не попадает дважды в одну воронку, так и крышка бутылки никогда не открывается об одно и то же место на подлокотнике.
Он дал мне прочувствовать все то, что чувствовал сам. У пива был вкус давно лежавших, вымокших дров, и не важно, сколько его ты уже выпил – все равно ощущение это не пропадает. Другое дело, что после третей бутылки начинаешь ловить себя на том, что вкус этот «не так уж плох», а в начале седьмой даже будешь разочарован, если не почувствуешь его.
К слову, подкинуть дровишек в огонь не помешало бы – я ощутил, что в комнате, которую он показывал мне, становится с каждой минутой все холоднее. Старый камин, должно быть, не чистили уже давно, и он изрядно дымил – комната наполнялась неприятным серым маревом. А, может быть, ряби перед глазами было виной все-таки количество выпитого. У противоположной стены – как таинственный светильник, виднелся прикрытый голубым абажуром работающий телевизор – вот уж вопиющий нонсенс! Звук приглушен, и слышно лишь смутное бормотание. На центральной площади толпа народа ждала, когда на огромных часах время станет симметричным. Какой же из Новых годов он показывал мне, и в какой дыре проводил его я сам, наверняка горячо проклиная предмет своей одержимости – лишь бы не замерзнуть.
Отовсюду в доме доносились невнятные звуки – шорохи, шаги – кажется, кто-то негромко переговаривался в темноте пустого дома. Обсуждали. Сочувствовали. Но не решались выйти на свет – хоть его источником и был всего лишь экран телевизора.
Хозяин пустого дома – носитель пустого сердца – я так отчетливо почувствовал его ужасающую пустоту, что чуть не сорвался и не начал молить его прекратить эту пытку – так отвык отмечать Новый год именно в этот день, что вспомнил о празднике, лишь включив телевизор в обычное время. Каждый вечер он садился смотреть новости – вдруг хоть в каком-то сюжете мелькнет знакомое имя. Он лишь недавно полностью осознал, почему надежда в ящике Пандоры оказалась вместе с прочими людскими горестями. Ничего не дарило такого разочарования, как глупая надежда на то, что все еще не кончено.
Я смеялся над этим нелепым кинопоказом все громче, хотя на самом деле мне уже так отчаянно хотелось заплакать и вымаливать у него прощение – такая коварная уловка была вполне в его духе. Сейчас я твердо был уверен лишь в одном – никогда с того момента, как я потерял его, я не хотел его сильнее, чем сейчас.
Он почувствовал это – мы теперь были как сообщающиеся сосуды, полные ощущениями друг друга. Я понимал, что точно также, как он сейчас подарил мне историю своего ожидания нашей встречи, так и я поделился с ним своей.
Он вместе со мной бродил по пустым темным улицам маленьких американских городишек – о таких пишут в романах ужасов, и таких я навидался за все это время вдоволь. Вместе со мной он, не смыкая глаз, смотрел выпуски новостей – на всех языках. Со мной он страдал воздушной болезнью в салоне эконом-класса в самолете, несущим меня в Старый свет. Мы вместе – почти взявшись за руки – перепрыгивали по проколам от флажков на карте – из Лондона в Вену, из Вены – по каким-то пуританским немецким городкам – каждый из них был похож на рождественскую открытку, и после первого десятка названий я потерял им счет. Вместе со мной он покинул Европу и отправился через Гималаи в Китай – почти пешком, потому что денег на продолжение моих безумных поисков уже не оставалось – он умирал со мной вместе под тяжелым снегопадом, он метался в бреду точно также, как я, он разлепил веки в больнице Сянгана, и моими глазами смотрел на издевательски синее небо в окне.
Я ожидал, что он заплачет хотя бы тогда, когда в своем ролике о пройденном пути я покажу ему последние шаги – из Сибири во Владивосток, и оттуда – на Японские острова, когда также, как я, он превратится в собаку-ищейку, ориентировавшуюся по запаху ванили в дыхании ветра.
Я забыл, что, также как я, он – мое эмоциональное зеркало – сможет лишь рассмеяться.
- Ты почувствуешь момент, когда я начну умирать? – я слишком устал, я больше не мог, моргнув, поднимать свинцовые веки,- разбуди меня. Я хочу до последней секунды смотреть на тебя.
Он смеялся, получая все пули, вошедшие в мою грудь, он ощутил каждый удар моего не задетого, но давно мертвого сердца.
- Это была ошибка,- в его голосе больше не было смеха – даже истерики – только сожаление,- они стреляли в меня. Ну зачем ты?..
- Они и попали в тебя,- я едва ли уже говорил – скорее позволял ему читать свои мысли,- они преследовали тебя по моим следам – я привел их к тебе…
- Замолчи!
В его голосе наконец-то я услышал слезы – должно быть, в этот момент и в его рту вновь появился металлический привкус крови.
- Ты правда пил пиво? – осведомился я, почти улыбаясь – во всяком случае, мне впервые за долгое время действительно хотелось улыбаться,- да еще и такое гадкое?
Он отшатнулся от меня, кажется, даже закрыл лицо руками – с моего места было плохо видно. Теперь, когда в наших воспоминаниях мы дошли до точки пересечения, наши чувства действительно стали одним целым – мы находились по разные стороны двери, только теперь я наблюдал за тем, как она открывается, а он – стоял на пороге. Теперь я поднимался ему навстречу, а он – потерявший надежду и пришедший сюда, лишь повинуясь эмпатии и аромату ванили в воздухе – делал два шага вглубь комнаты, не зная – раскрыть объятия или выхватить старый пистолет из наплечной кобуры. Теперь мои глаза изумленно расширялись, а он, развернувшись, получал три пули почти в упор.
- Ты увел их, чтобы они не выстрелили мне в голову, когда я упал,- кровь собралась в уголках моих губ, и аппарат для вентиляции легких, казалось, готов был закашляться от натуги, стараясь заставить меня делать каждый следующий вдох. – кто они такие? Триада? Я так и знал, что ты – один из Троих. Зачем ты лгал?
- Довольно!
- Ты не удовлетворишь любопытство умирающего? – еще один удар сердца – я готов был застонать, хотя больно было ему.
- Ты не умрешь,- он в первую очередь старался убедить в этом самого себя – он и сам не хотел умирать, особенно теперь, когда у нас было одно на двоих сердце.
- Ты не сильнее смерти,- в моем тоне – какой-то особенно тусклый оттенок иронии, похожий почти на издевку.
- Смерти нет,- он склонился так низко, что я мог бы украсть его дыхание, если бы захотел,- это лишь биология – остановится сердце, отключится мозг, навсегда сомкнутся веки. Но она сильнее биологии.
Я хотел переспросить – кто она, хотя прекрасно знал ответ, и топил его в своей ненависти. – У нас – людей – кроме биологии ничего нет,- он поймал импульс вновь вспыхнувшей ненависти, и я увидел, как зажегся ее огонь в его полуночно фиалковых глазах – если бы он был уверен, что не умрет вслед за мной, он убил бы меня одним этим взглядом. Впрочем, уже не стоило напрягаться – мы вместе, почти одновременно – он лишь на секунду раньше – почувствовали приход смерти.
- А у меня нет ничего, кроме тебя,- кажется, это прошептал я – вместо него – или мое сердце выкрикнуло это, отбивая предпоследние всполохи ритма.
Теперь, когда биология начинала побеждать в схватке с любовью, из нашей совместной памяти стирались все эпизоды ненависти друг к другу – мы забывали и о его побеге, о его лжи и моих проклятьях, о том, что он за все время нашего знакомства не сказал ни слова правды о себе, а я так и не признался – ни перед кем – что люблю его больше всех на свете. И теперь в процессе удаления этих испорченных файлов, на поверхность волнами сгущенного молока, поднимающегося со дна чашки с кофе, всплывали воспоминания о том, как мы были счастливы. Я подарил ему восторг той секунды, когда я впервые взглянул в его глаза, а он мне – дрожь своих пальцев, когда я впервые к нему прикоснулся. Мы обменивались ночными мыслями друг о друге и светлыми слезами счастья, мы не жалели больше друг для друга всех невысказанных ранее слов, всех оставшихся тайными взглядов.
Я впервые жалел, что я раб своей оболочки, а он – что останется бессмертным, когда я умру.
Он сжимал мою руку, а влажными становились мои глаза – я упрашивал его не плакать, хотя понимал, что на этот раз и сам плачу.
- Подожди меня. Подожди,- он твердил это совершенно беззвучно, он теперь не приоткрыл – распахнул свое сердце и мысли – я очутился как в райском саду – в его сознании, в океане его нерастраченных, предназначенных мне чувств. Я не плыл по теченью его бессвязных слов, я не пытался бороться с уносящими меня волнами темноты – я лег на спину и закрыл глаза, мечтая лишь о том, чтобы он заключил мой последний вздох в стекло и хранил как зелье бессмертия. Я прошел все стадии умирания , начиная с неверия, и теперь пришел к последней – принятию своей участи. А он – он впервые в жизни оказался не прав.
- прощай,- я видел, как в цветущем саду его сердца начинает идти снег – как помехи по телеэкрану. Еще пара секунд – и передача закончится навсегда.
- Не прощу! – он упрямо сжимал мои пальцы, будто надеясь удержать меня на этой границе, не дать мне уплыть, но течение было сильней.- я прошу тебя – дай мне знак, хоть слово. Ты ни разу не сказал мне этого.
- Разве нет? – на мониторе цифры пульса застремились к нулю, но никто не пришел мне на помощь, будто решив дать нам попрощаться.
- Я прошу тебя.
Неужели того, что он видел, оказалось мало, неужели я так горел ненавистью, что теперь даже снятие барьеров не помогло ему поверить? Неужели слова так важны?
Серая рябь подернула взгляд, я уже не чувствовал боли, я терял нашу связь, я готов был раствориться в его бессмертии и ставших почти белыми глазах.
- Прошу…
И с последним вздохом, с последним всполохом жизни я понял, что губы мои наконец сложили:
- Люблю тебя.
***
- …три!....два!... один!... ноль!...
Взрыв, сразу за ним – еще и еще – взлетающие в воздух фейерверки, смех и крики – четыре прямоугольника на электронных часах на площади возвестили точку отсчета веселью – и в толпе мы как будто одни. Он смеется, сжимая мою руку, а я не могу понять, где я.
Кто-то толкнул его, и я инстинктивно подхватил его на руки – одного секундного взгляда глаза в глаза хватило для того, чтобы понять – он все-таки оказался прав.
- Как мы здесь оказались?
- Я говорил тебе,- ему приходится перекрикивать толпу и всеобщую радость,- она сильнее биологии. Почему бы ей не быть сильнее логики тоже?
Мне понадобилось лишь мгновение на то, чтобы перечеркнуть все то, что я собирался еще спросить у него, и еще одно – чтобы поставить его на землю и улыбнуться.
- Я теперь буду жить вечно?
- Кто знает? – он небрежно пожал плечами,- это важно, пока мы оба живы, и тут так весело? Идем! Этот город ждет только нас!
Я не стал даже оглядываться, чтобы понять, что именно это был за город – я повидал их столько, что все они слились для меня в один – и сейчас я готов был идти за ним куда угодно, лишь бы всегда сжимать его руку в своей. Он бежал сквозь толпу, и я едва за ним поспевал, он смеялся, и я ловил его смех, как дети ловят ртом первые снежинки. Для нас двоих все вокруг стало лишь декорацией, мы остались вдвоем – наедине с нашей эмпатией и теперь – с одним на двоих сердцем.